остальные, смеётся Матуня.
– Ты Матерей не стыдись, – строго говорит Матуха, – нам всё знать можно. Кровь в моче увидишь, или кашлять с кровью станешь, сразу приходи.
Он кивает. Это понятно, но…
– А теперь ложись, сейчас мы тебя ещё раз, уже без зáговора помнём. Матуня, воду выключи, пусть остывает, а то прохватит его.
Он послушно опускается на скамейку, вытягивается на животе, всё опять становится далеким и плохо различимым, но уже не страшным.
– Маманя, ты ему завтра отдельно размазни сделай плошку.
– И травки заварить какой?
– Я посмотрю у себя.
– Пусть побережётся первое время.
– Может, дневальным его оставить, полежит хоть.
– Нет, пусть ходит, да и кто завтра-то?
– Нет, этот не даст.
– Верно, пусть идёт. Он с Плешаком ведь?
– Плешак не подставит, пусть идёт.
Слова доходили издалека, он слышал и не слушал. Блаженное чувство расслабленности от массажа он знал, массажу их учили в училище, в госпитале он тогда попал на экспериментальный курс лечебного массажа – перед тем, как лечить офицеров, новый метод опробовали на рядовых, но сейчас… сейчас это совсем другое. И дело не в том, что это женщины, нет… он знает женские руки, это другие, как тогда… в лунном сиянье снег серебрится… нет, не сейчас, нет…
– Рыжий, что с тобой? – Матуня заглядывает ему в лицо и удивлённо говорит. – Плачет.
– Пусть плачет, – жёсткая рука Матери проводит по его волосам. – Слезой у человека горе выходит.
– Без матери рос, – качает головой Маанька, – а сердце живое, не выжгли ему сердце, значит.
– Видно, мать отмолила его.
Голоса становятся совсем далёкими, он опять уплывает в темноту, мягкую и тёплую темноту сна.
– Всё, бабы, – выпрямилась Мать, – давайте убирать.
– Вытащили, – улыбалась Матуха, отжимая волосы.
Они быстро вытерлись, надели рубашки, тщательно вытерли, растёрли его мокрое от пота и осевшего пара тело, подняли и поставили на ноги и повели, снова подпирая, поддерживая собой. Он, как и тогда, бессильно обвисал, мотая опущенной головой с закрытыми глазами, но уже не стонал, а чуть слышно всхлипывал от недавнего плача.
Когда они вышли в спальню, мужчины опять дружно отвели глаза, потупились, а Тарпан опять пригнул Тукмана к своим коленям. Никто не решился подсматривать, как они вели, поднимали на койку и укладывали большое крепкое тело. Мать взяла его одеяло с койки Полоши, накрыла и аккуратно подоткнула с боков и под ноги.
– Грудь ему открой, – тихо сказала Мамушка.
– Не надо, – так же тихо ответила Матуха, вглядываясь в бледное осунувшееся лицо, – прохватит. Теперь только Мать-Вода, или пронесёт его, или ко дну в Мать-Землю опустит.
Шесть женщин прошли к двери и вышли в пустой тихий коридор. В дверях Мать оглянулась на Старшего, и он, сразу вскочив на ноги, подошёл к ней.
– Если
