ж мать, Танька…
– Ну, Ванька… Мы решили махнуть за город. У меня как раз работы нет. Посиди с Тимошей. Ну, пожалуйста…
– А вот у меня как раз работа есть! – уже рявкнула я, понимая, что от Таньки не отвертеться.
Ботаник посмотрел на дверь – наверное, хотел выпрыгнуть прямо на ходу. Тимоша же даже не подал голос, видимо, за день привык к моим крикам.
Танька шмыгнула носом, очень демонстративно, чтобы я услышала и почувствовала злобной сестрой, которая не желает ей счастья. Подобные выходки на меня перестали действовать лет двадцать назад, а я пророчила Таньке Оскара. Может, я и стала причиной великолепной актерской карьеры сестрицы. Правда, не голливудской, а всего лишь театральной, но роли она играла великолепно.
– Ванька… – жалобно протянула.
Боже, так бы Джульетта не смогла захныкать над трупом Ромео.
– У тебя пара дней. Только не вздумайте там плодиться. Ты кота бросаешь, а ребенка вообще в детдом сдашь.
– Злая ты, мужика тебе надо, – судя по голосу, Танька уже не строила из себя обиженную сироту.
– Ага, вот ты со своим вернешься, и я его на пару дней позаимствую. Пусть всю злость из меня выбьет.
Отбросив телефон с размаха на заднее сиденье, услышала, как недовольно подал голос Тимоша. Кажется, попала в него.
– Извини, котяра, но обиды не держи, а то нам еще вместе куковать.
– А куда мы едем? – вдруг подал голос Ботаник.
Черт!
– А куда тебе надо? – спросила, притормозив.
Он немного замялся, потеребил край идеально выглаженной рубашки и посмотрел на меня. Солнце отразилось в стеклах очков, что не дало мне увидеть взгляд, но по интонации можно было определить степень его неловкости:
– Домой, наверное… Меня мама ждет. Уже волнуется, должно быть.
Я пару раз быстро моргнула, не понимая, ослышалась или нет. Мама волнуется? Нет, конечно, мамы волнуются за детей, когда даже тем и за сорок перевалит. Моя тоже постоянно звонит. Но тут виделась гиперопека. В каждом его упоминании, жестах, взгляде…
– У тебя отец есть? – выпалила, не подумав, что это бестактно.
Ботаник отвернулся к окну и замолчал. Черт, вот как ходатайствовать? Я снова завела мотор, хотя так и не знала, куда его везти, когда снова блики очков повернулись ко мне:
– Он умер, когда мне было пять лет. Я его почти не знал. Мама меня, возможно, сильно опекала, но постаралась сделать все, чтобы дать мне… Возможности, образование и перспективы. Иногда это меня раздражало, особенно в подростковом возрасте, но все-таки я оценил ее жертву.
Я тоже оценила все, что он сказал, и возникло желание прополоскать его матери мозги. Умный, интересный, эрудированный парень, а все остальное – ее вина. Материнские жертвы – жертвы часто ради самих себя, а не ради детей. Но не мне судить. Папа у меня тоже не подарок – возможно, как и сам Зигмунд, в честь которого его назвали, страдает неврозом или чем-то там еще. Бабуля мне
