был листок прекрасно пахнущей бирюзовой бумаги, исписанной мелким красивым почерком с виньетками и монограммами. Интересно, сколько стоят эти духи? Кэтрин, обычно набивавшая дешевым табаком глиняную трубку с отбитыми краями, изогнула тонкое, почти детское запястье и, затянувшись не докуренной клиентом крепкой сигарой, подошла к комоду и достала небольшой холщовый мешочек с маленьким серебряным крестиком и белым детским чепчиком. Последняя прерванная беременность лишила ее возможности иметь детей. Да и могла ли она претендовать на то, чтобы стать матерью? Когда она попала в приют, ей, вероятно, было несколько дней от роду. Молли тогда было пять, и она из окна приюта видела, как хорошо одетая дама средних лет в шляпе с широкими полями принесла и оставила у входа большую корзину с белым свертком в розовых лентах. Но уйти незамеченной дама не смогла – монахиня, работавшая в приюте, как раз вышла на крыльцо, держа за ухо одну из воспитанниц, которая не хотела выливать помои. Монахиня выпустила красное ухо девочки и посмотрела сначала на корзину с Кэтрин, которую они чуть не опрокинули, а потом на смущенную даму. Молли слышала слова «грех», «дьявол», «близнецы», «уродство» и фамилию Гастингс. Можно было бы сейчас спросить неряху Роуз, ту девочку на крыльце, но Роуз умерла год спустя от скарлатины, а еще через год в лучший из миров отправилась и монахиня София.
Молли была единственным близким Кэтрин человеком. Из приюта их обеих отправили в один работный дом, где они и по сей день щипали бы паклю кровоточащими пальцами или разбивали камни, если бы в один из серых дней туда не заявилась вечно пьяная Кейт Гамильтон. Заплатив символическую сумму, старая сутенерша забрала их в другую жизнь. Молли тогда было восемнадцать, а Кэтрин тринадцать.
Три месяца назад им снова улыбнулась удача. Они с Молли стояли около Берлингтон-хаус в ожидании клиентов. Вдруг Молли вцепилась в руку Кэтрин и громким шепотом сказала: «Смотри, это она…» В отдалении Кэтрин увидела почтенную пожилую даму в темно-сером платье для прогулок, старомодном капоре, черных перчатках, с маленькой, расшитой бисером сумочкой, кружевным веером и парасолью. Кэтрин непонимающе уставилась на Молли и выдернула руку, но та не унималась и зашипела: «Ну та, которая тебя принесла в приют…»
Мисс Флинт была совестливой дамой и очень раскаивалась в содеянном. Юджиния росла хорошей доброй девочкой, но чувство вины по отношению к брошенному ребенку не только не покидало мисс Флинт, но еще и возросло после появления на свет близнецов Юджинии и Майкла. Пару лет назад, когда в живых уже не было мистера Гастингса, да покоится его душа с миром, мисс Флинт набралась смелости и пошла в приют, где была когда-то застигнута за богомерзким занятием, но там о судьбе подкидыша ничего сообщить не смогли. Мисс Флинт страдала подагрой и во время приступов, которые не прекратились ни после подвязывания вареной картофелины, ни после прикладывания оторванных ног паука в оленьей шкуре, ни после того, как она закопала под дубом гвоздь из ботинка мертвячки
