невозмутимо жующего шоколад:
– Займись-ка вот этим новобранцем. Зовут его Тонэт, он будет нашим разведчиком.
– Не маловат ли он для таких дел? Но – вам решать.
– Скажешь, чтоб дали ему две банки консервов и сухарей.
– Слушаюсь.
Удостоверившись, что «гочкис» уже поставили на колокольне, Пардейро принимается мысленно размечать сектора обстрела, мертвые зоны, укрытия.
Он должен продержаться, пока не пришлют подкрепление. Так сказал ему майор.
Похолодало – или ему это кажется? Рассвет, окутанный саваном тумана, наползает на бурые крыши. Стало тихо. Вздрогнув всем телом, девятнадцатилетний офицер застегивает доверху молнию на куртке и левым локтем ощущает на груди выпуклость бумажника во внутреннем кармане, где лежат недописанное письмо и фотография женщины, которую он никогда не видел воочию.
И спрашивает себя, сколько сможет продержаться. И еще спрашивает себя, увидит ли ее когда-нибудь.
III
– Живей, живей! Шевелись!
Майор-ополченец Эмилио Гамбоа Лагуна – товарищи зовут его Гамбо – стоит на правом берегу Эбро и беспокойно оглядывается по сторонам. Его люди – 437 бойцов – форсируют реку по мосту, который навели понтонеры, и мост этот под напором течения опасно прогибается в середине. Подошвы сапог и альпаргат стучат по доскам настила. По этому мосту – зыбкому сооружению в полтора метра шириной, качающемуся на пробковых поплавках и на лодках, – солдаты в полной выкладке должны пробегать гуськом и как можно быстрее.
– Давай! Давай! Живей!
А беспокоят Гамбо две стихии – вода и воздух. В любую минуту франкисты, засевшие выше по реке, могут открыть шлюзы водохранилищ у Мекиненсы, уровень воды в Эбро поднимется и затруднит высадку войск на фронте протяженностью полтораста километров – от Кастельетса до Ампосты.
– Живей! Наддай!
Другая опасность – это авиация, и потому командир 3-го батальона XI сводной бригады поглядывает на небо с еще большей тревогой, чем на реку. Вопреки обещаниям – ибо пропасть отделяет тактические замыслы от практики – ни один республиканский самолет пока еще не появился. Зато два часа назад, едва рассвело, вынырнул из-за туч и покружил над рекой франкистский разведчик – солдаты прозвали его «козликом». Дурной знак.
Поднеся к глазам русский бинокль «Комсомолец 6×30», висящий на груди, Гамбо внимательно вглядывается в ясное небо: солнце уже высоко. Ни облачка, и пока – ни следа самолетов, своих или вражеских.
– Не нравится мне это. Совсем не нравится, – сквозь зубы цедит он самому себе.
Потом снова устремляет взгляд на Кастельетс с двумя высотками по краям. Западная – подальше, за черепичными крышами, над которыми возвышается колокольня и стелется дым, показывая, что в городке идет ожесточенный бой. Восточная, отделенная от берега реки сосновой рощей, расположена ближе, а потому стрельба и разрывы звучат громче. Гамбо видит в бинокль вспышки выстрелов и пыль, взметенную снарядами, а слух его ловит отчетливые звуки – грохот гранат, стук пулеметов, треск винтовок. Впечатление
