прекрасно образованной женщины из высшего света. Мы сели за стол как старые друзья, словно знали друг друга уже несколько лет и заранее договорились встретиться в Лиммеридже потолковать о былых временах.
– Надеюсь, вы приехали сюда с решительным намерением не скучать, – продолжила леди. – А начнется ваше нынешнее утро с того, что вам предстоит позавтракать исключительно в моем обществе. Сестра осталась у себя; она страдает сегодня чисто женской болезнью, у нее немного болит голова, а ее старая гувернантка миссис Вэзи потчует ее целительным чаем. Мой дядя мистер Фэрли никогда не присоединяется к нашим трапезам: он очень болен и живет себе холостяком в своих комнатах. Больше в доме никого нет. Гостили у нас две молодые особы, но вчера они уехали в полном отчаянии, и неудивительно! За все время их пребывания (учитывая крайне болезненное состояние мистера Фэрли) мы не представили им в нашем доме ни одного танцующего и флиртующего существа мужского пола, ни одного любезного кавалера; вследствие чего мы то и дело ссорились, особенно за ужином. Возможно ли, чтобы четыре женщины день за днем трапезничали лишь в обществе друг друга и не ссорились! Мы так глупы, что не умеем занять себя беседой за столом. Как видите, я не слишком высокого мнения о моем собственном поле, мистер Хартрайт… Чего вам предложить: чая или кофе?.. Все женщины невысокого мнения о себе подобных, но лишь немногие признаются в этом так откровенно, как я. Господи, вы выглядите сильно озадаченным! Почему? Еще не решили, что вам выбрать на завтрак, или вас удивляет моя пустая болтовня? В первом случае – дружески советую вам не трогать холодной ветчины, той, что у вашего локтя, а дождаться, пока не подадут омлет. Во втором случае – я налью вам чая, чтобы вы успокоились, и сделаю все, что только женщина может сделать в подобных обстоятельствах (что очень мало, надо заметить мимоходом), – буду молчать.
Весело смеясь, она подала мне чашку с чаем. Ее легкая и оживленная манера вести разговор с незнакомым человеком сопровождалась такой естественной непринужденностью и врожденной уверенностью в самой себе и в своем положении, что они обеспечили бы ей уважение самого дерзкого человека на свете. В ее обществе было невозможно вести себя официально и скованно, но также было немыслимо позволить себе хоть малейший признак вольности с нею, даже в мыслях. Я почувствовал это инстинктивно, хотя и поддался ее заразительной веселости, и постарался ответить ей так же откровенно и весело.
– Да-да, – произнесла она, когда я предложил ей единственное возможное объяснение собственного замешательства, – понимаю! Вы еще до такой степени незнакомы с нашим домом, что вас, конечно же, удивляют мои столь краткие упоминания о его достойных обитателях. Ваша реакция так естественна, что мне следовало бы подумать об этом прежде. Во всяком случае, я могу исправиться теперь. Что, если я начну с самой себя? Меня зовут Мэриан Холкомб, и я неточна, что свойственно всем женщинам, называя мистера Фэрли моим дядей, а мисс Фэрли
