что будет счастлив видеть меня, но не раньше завтрашнего утра, поскольку неожиданное известие о моем приезде на весь оставшийся вечер повергло его в прострацию, нещадно усилив сердцебиение. Ветер уныло стонал всю ночь; то там, то здесь в пустом доме были слышны странный треск и скрип. Спал я ужасно дурно и, проснувшись в прескверном настроении, в одиночестве позавтракал в столовой.
В десять часов меня проводили к мистеру Фэрли. Он ожидал меня в своей обычной комнате, в своем обычном кресле, пребывая в своем обычном все ухудшающемся состоянии души и тела. Когда я вошел, его камердинер стоял перед ним, удерживая на весу тяжелую папку с гравюрами, такую длинную и широкую, как мой письменный стол. Несчастный иностранец скалил зубы самым подобострастным образом, однако от усталости он едва держался на ногах, в то время как его хозяин преспокойно пролистывал гравюры, выискивая в них скрытые красоты с помощью увеличительного стекла.
– Вы лучший из добрых старых друзей, – проговорил мистер Фэрли, лениво откидываясь на спинку кресла, прежде чем взглянуть на меня. – Вы совершенно здоровы? Как это мило, что вы приехали навестить меня в моем одиночестве, дорогой Гилмор!
Я надеялся, что при моем появлении камердинер будет отослан, но ничуть не бывало. Он продолжал стоять перед креслом своего хозяина, дрожа под тяжестью папки, а мистер Фэрли продолжал преспокойно сидеть, вертя увеличительное стекло меж своих белых пальцев, и перелистывать гравюры.
– Я приехал поговорить с вами об одном очень важном деле, – сказал я, – а посему, простите мою просьбу, полагаю, нам лучше побеседовать наедине.
Несчастный камердинер взглянул на меня с благодарностью. Мистер Фэрли с неописуемым удивлением повторил мои последние слова:
– «Побеседовать наедине»…
Я был не расположен шутить и твердо вознамерился дать ему понять, что имею в виду.
– Сделайте мне одолжение, позволив этому человеку удалиться, – сказал я, указывая на камердинера.
Мистер Фэрли поднял брови и сложил губы в саркастическую улыбку.
– «Человеку»? – повторил он. – Вы, должно быть, шутите, старина Гилмор! Что вы хотите сказать, называя его человеком? Какое это имеет к нему отношение? Возможно, он был человеком полчаса назад, прежде чем мне понадобилось взглянуть на гравюры, и снова станет им, когда мне надоест на них смотреть. Но сейчас он просто подставка для собрания гравюр. Разве вам может мешать во время разговора подставка, Гилмор?
– Может, – ответил я строго. – В третий раз, мистер Фэрли, я прошу вас остаться со мной с глазу на глаз.
Мой тон и поведение заставили его выполнить мою просьбу. Он взглянул на камердинера, сердито указал ему на кресло возле себя и сказал:
– Положите гравюры сюда и убирайтесь. Да не потеряйте страницу, на которой я остановился. Вы не закрыли эту страницу? Совершенно уверены, что не
