скорее черного, нежели коричневого цвета и казался частично обугленным; думается, этому предмету мебели доводилось в свое время выполнять функции, весьма далекие от обычных функций письменного стола. На столешнице были грудой навалены древние книги в переплетах из какого-то особого сорта кожи, в числе коих был и один толстый рукописный фолиант, переплетенный аналогичным образом.
Более подробный осмотр пришлось отложить, поскольку сопровождавший меня архитектор, убедившись в правильности своей догадки относительно тайника и потешив тем самым свое профессиональное самолюбие, не пожелал далее здесь оставаться и заявил, что спешит по весьма неотложным делам.
– Итак, что мы будем делать с этой комнатой – сломаем перегородку, прорубим окно? – спросил он и напоследок добавил: – Конечно же, вы не захотите оставить ее в таком виде.
– Не знаю, – ответил я. – Там поглядим. Все будет зависеть от того, представляет ли она интерес с исторической точки зрения.
Разумеется, я не спешил ликвидировать комнату, относившуюся, как я считал, к числу самых старых в усадьбе. Прежде всего я хотел осмотреть ее более основательно, заглянуть в старинные книги, разобраться со всеми записями и рисунками. Кроме того, у нас с архитектором уже был намечен план первоочередных работ, и таинственное помещение наверху могло пока обождать. Так что никакого решения по этому вопросу принято не было.
Я рассчитывал уже на другой день вплотную заняться обследованием комнаты, но мне помешал целый ряд непредвиденных обстоятельств. Во-первых, я провел еще одну беспокойную ночь: меня вновь преследовали все те же кошмары, происхождение которых я не мог объяснить, ибо с ранних лет не был подвержен сновидениям, исключая лишь те случаи, когда они вызывались горячкой во время болезни. Главными же персонажами моих снов, как выяснилось позднее, были мои собственные предки – что само по себе не так уж и удивительно, поскольку я спал в их доме. Говоря точнее, я узнал только одного из своих предков, а именно длиннобородого старика в черной шляпе с коническим верхом. Лицо его, прежде мне незнакомое, я утром увидел на портрете моего прадеда Эзафа Пибоди, висевшем среди прочих портретов в нижнем холле здания. В моих снах старик был наделен сверхъестественной способностью перемещаться по воздуху и проникать сквозь стены. Я, например, хорошо запомнил его резко очерченный силуэт, шагающий в пустоте меж верхушек огромных деревьев. И везде, где бы он ни появлялся, его сопровождал большой черный кот, столь же неподвластный законам времени и пространства. Мои сновидения не располагались в какой-либо определенной последовательности и не были связаны между собой; в этих неожиданно сменявших одна другую сценах, как в калейдоскопе, возникали и вновь исчезали мой покойный прадед, его черный кот, старый дом и разнообразные предметы его обстановки. Все это очень напоминало сны, посещавшие меня предыдущей ночью, – опять было ощущение встречи с неким неведомым миром
