Он размахивал кулаком над головой женщины.
Женщина эта была большого роста, плотно сложенная. Черты лица были обрюзгшие. Она лежала на полу, прислонившись головой к креслу.
– А! Дочка! – закричал мужчина, который опомнился первым.
Он усмехнулся.
– Здравствуй, дитя мое!
Он протянул к ней руку.
– Вот то, что называют аккуратность… Не дурно, если бы так было и впредь. Точность, аккуратность – это мое слабое место!
И Пиэкер захохотал. Анна замерла на пороге комнаты. Ею снова овладел ужас.
Она уже сделала движение, чтобы вернуться. Но у нее не хватило сил, и она, униженная, уничтоженная, опустилась на ближайший стул.
Ее большие, кроткие глаза, расширенные ужасом, устремлены были на Антонию.
Та тоже на нее смотрела, с каким-то тупым, растерянным видом, совсем пьяная, не понимающая, что вокруг нее происходит. Она даже не догадалась, подняться с пола.
Пиэкер сделал несколько шагов в ее сторону. Занес над ней кулак и крикнул, изрыгая проклятия:
– Что это ты! Не хочешь даже поздороваться со своей родной дочерью… Лежит себе. Поворачивайся поскорее. Ну же, ну, негодная! Туда же – мать!
После этого он повернулся к Анне:
– Да! Вот полюбуйтесь. И так, ведь, каждый божий день! Правда, не дурно?
Пиэкер пожал плечами.
– Каждый божий день! И стыда нет!
И, с этими словами, он сам покачнулся на своих долговязых ногах.
Казалось, что он вот-вот потеряет равновесие и полетит на пол.
– Да, вот она какая! Судите теперь сами, насколько моя несчастная жизнь должна быть приятна! Вот, поразмыслите об этом, дитя мое!
Анна невольно закрыла лицо руками. Слезы подступали к горлу.
Побуждаемая угрозами Пиэкера, Антония кое-как добралась до кресла и уселась там. Руки ее дрожали, отяжелевшая голова свесилась на грудь.
Она сделала было попытку что-то сказать, но, вместо слов, в комнате раздались какие-то нечленораздельные звуки.
Но затраченные на это усилия, все-таки, несколько отрезвили ее. По-крайней мере, видно было, что она жива и принадлежит к разряду более или менее разумных существ. Она тупо смотрела вперед своими покрасневшими и как бы остановившимися глазами.
Наконец, одной рукой она взялась за стакан, поддерживая его другой, поднесла ко рту и начала пить. Водка выплескивалась и текла тонкими струйками по ее платью.
– Это моя дочь? – спросила она.
– Да, старая, это, твоя дочь.
– А!..
Анна отняла руки от заплаканного лица. А слезы продолжали течь по ее щекам. Она взглянула на Антонию.
И это ее мать! Какой стыд, какой позор!
Антония с необычайным любопытством стала рассматривать гостью. Можно было подумать, что она хочет что-то вспомнить, воскресить в своей памяти.
