На меня никто не обращал внимания. Толпа ждала казни.
Вскоре я увидел, как люди расступились, но повозки с осуждёнными не было даже слышно. Горожане со страхом, смешанным с брезгливостью, пропустили того самого нелюдима, кот которого накануне не захотел свести со мною знакомство. Палач. По намёкам сеньоры Пепиты я должен был догадаться.
Стали потихоньку заполняться места, приготовленные для знати. Разряженные сеньоры скучающе поглядывали на толпу, на помост, друг на друга. Толстого отца Николаса принесли на крытых носилках. Донья Эстрелья, по-прежнему в чёрном платье, туго затянутом в талии и подчёркивающем прикрытую прозрачной мантильей грудь, заняла одно из почётных мест рядом с центром и смотрела по сторонам, избегая глядеть на кузена. Наконец, толпа – и нарядная, и простая – заволновалась. Люди стали смотреть в одну сторону. Я последовал взглядом за ними, догадываясь, кого ждут с таким нетерпением.
Дон Себастьян появился верхом, быстро спешился за трибуной и занял кресло рядом с отцом Николасом, не обращая внимания на обращённые к себе взгляды. Приезд герцогской четы в роскошной карете прошёл почти незамеченным – горожане заждались своего зрелища.
Наконец, раздался стук повозки, в которой привезли приговорённых – нескольких разбойников из крупной банды и их главаря, которого не спасло благородное происхождение и связи в высшем обществе города. Из толпы прозвучали проклятия и насмешки, перемежаемые улюлюканьем – были бы эти люди так храбры, встреть разбойников на большой дороге? Я посмотрел на своего друга – он старался держаться бесстрастно, сидел, скрестив на груди руки, и лишь иногда крылья его носа чуть подрагивали. В отличие от других знатных господ, ни любопытства, ни возбуждения не было в нём заметно. Многие дамы смотрели на него чаще, чем на помост, а мужчины косились, не смея, однако, выразить неудовольствие пронзительным интересом, проявлять который женщины почти не стеснялись.
Глашатай с эшафота потребовал тишины. Громко зачитал преступления разбойников и огласил приговор рядовым членам банды – повесить. Сеньоры, смолкшие ненадолго, вернулись к своей болтовне, дамы – к кокетству. Один дон Себастьян не участвовал в разговорах и сидел, почти не двигаясь. Дамы напрасно поигрывали веерами и принимали красивые позы, надеясь, что инквизитор обратит на них хоть каплю внимания. Их ничуть не смущало, что прямо перед их взором одного за другим повесили нескольких человек, которые дёргались на верёвках.
Вот остался лишь главный разбойник – дон Стефано Аседо дель Соль. Он был дворянином и перед смертью храбрился: выпрямил спину, скорчил гримасу, которая казалась ему улыбкой, жадно дышал, лицом ловил последние в его жизни лучики солнца. Пока глашатай громко зачитывал приговор и называл преступления, обречённый на казнь человек обвёл глазами толпу, встретился взором со своим обвинителем – и не смог от него оторваться. Это было ошибкой. Как раз прозвучали ужасающие подробности главного преступления дона Стефано – убийства целой семьи. Дон Себастьян, сначала встретив взгляд преступника равнодушно, сжал губы, нахмурился, глаза его потемнели – и бесконечное, обжигающее презрение придавило душу приговорённого. Разбойник ссутулился,
