тебя любил и буду любить. Не забывай молиться обо мне, как я молюсь о тебе каждый день. Обо мне не скорби. Не теряй веры в Бога. С Ним всегда и везде легко. Предаю тебя в руки Царицы Небесной. Пусть Она будет тебе вместо матери и вместо отца».
Охранник зашел за письмом.
– Какое сегодня число? – спросил его отец Константин.
– Восемнадцатое ноября, – ответил охранник.
«Канун памяти Варлаама Хутынского, – подумал священник. – Сейчас, наверно, идет всенощная».
– Вы действительно передадите? – спросил он, поставив подпись и дату.
– Я вам обещаю, – сказал охранник. Впервые в его лице мелькнуло что-то человеческое.
Он взял письмо, сложил в четыре раза, положил в нагрудный карман и вышел, громко захлопнув за собой дверь.
Снова тишина. По ощущению уже поздний вечер. Можно было бы ложиться спать, если бы не отчетливое предчувствие, что ночью за ним придут.
Он стал читать вечерние молитвы:
– Го́споди, не лиши́ мене́ небе́сных Твои́х благ.
Го́споди, изба́ви мя ве́чных мук. Го́споди, умо́м ли или́ помышле́нием, сло́вом или́ де́лом согреши́х, прости́ мя… Го́споди Иису́се Христе́, напиши́ мя раба́ Твоего́ в кни́зе живо́тней и да́руй ми коне́ц благи́й…[4]
Его мысли были обращены к вечности. Что ждет его там? Впишет ли его Господь в книгу жизни? Сможет ли он оправдаться на Страшном суде? За последние годы он не знал за собой никаких заслуг. Нескончаемые скитания с места на место, долгие недели и месяцы без храма, без богослужения.
В тишине одиночной камеры он произносил знакомые с детства слова. Они падали на дно сердца и таяли в нем, как воск:
– Влады́ко Человеколю́бче, неуже́ли мне одр сей гроб бу́дет, или еще́ окая́нную мою́ ду́шу просвети́ши днем? Се ми гроб предлежит, се ми смерть предстоит Суда́ Твоего́, Го́споди, боюся и му́ки безконе́чныя… Но, Го́споди, или хощу́, или не хощу́, спаси мя Áще бо пра́ведника спасе́ши, ничто́же ве́лие; и а́ще чистаго помилуеши, ничто́же дивно: досто́йни бо суть милости Твоея Но на мне гре́шнем удиви милость Твою…[5]
Он присел на койку «Умру ли я этой ночью, или меня ждет еще один день?» – думал он.
Незаметно он впал в забытье, прислонившись спиной к холодной стене.
Его разбудил лязг дверного замка и грохот открывающейся железной двери.
Вошел человек высокого роста в форме сотрудника НКВД На поясе у него висела кобура.
– На выход! – произнес он громко.
Отец Константин растерянно оглянулся Встал с койки, пошатнулся, присел.
– Быстрее, – скомандовал сотрудник.
Любомудров встал, натянул на себя тулуп, взял в руки шапку. Сотрудник НКВД толкнул его в спину.
Они вышли в тусклый коридор. Священник передвигался с трудом, и сотрудник все время толкал его:
– Давай, давай! Быстрее.
Из
«Господи, не лиши меня небесных Твоих благ. Господи, избавь меня от вечных мук. Господи, если я согрешил умом или мыслью, словом или делом, прости меня… Господь Иисус Христос, впиши меня в книгу жизни и даруй мне добрую кончину».
«Владыка Человеколюбец, неужели эта постель станет для меня гробом, или еще раз Ты просветишь мою душу днем? Вот, гроб лежит передо мной, смерть предстоит мне. Боюсь, Господи, суда Твоего и муки бесконечной… Но Господи, спаси меня, хочу ли я этого, или не хочу. Ведь если Ты спасешь праведника, в этом нет ничего великого; и если помилуешь чистого, в этом нет ничего чудесного, ибо они достойны милости Твоей. Но на мне, грешном, яви чудо милости Твоей…»
