Дорогой друг, воистину прав был апостол Павел, когда говорил, что добрые дела обладают короткой памятью, а вот людская неблагодарность безгранична…Но, не волнуйся, завтра я сам буду в палате лордов, и горе тому, кто посмеет выступить против тебя. Твои враги – мои враги!
На следующий день король действительно выступил в палате лордов, и его речь в защиту министра дышала тем же жаром и праведным возмущением, высказанным накануне. Это заступничество аукнулось Чарльзу через двадцать два года, когда уже ему самому пришлось давать ответ парламенту, обвинявшего своего короля в том, что тот был сообщником Бэкингема в убийстве собственного отца…
Перед палатой общин выступил по поручению Его Величества лорд Карлтон, и его речь, в которой он умолял господ депутатов, «не поступать таким образом, который может заставить короля забыть о своей любви к парламенту», предостерегая их о возможном роспуске и, вообще, упразднении парламента как оплота демократии. Возможно, что все эти речи и усмирили бы горячие головы парламентариев, если бы Его Величество не перегнул палку арестом Элиота и Диггса, и не заставил профессоров Кембриджского университета избрать Бэкингема своим ректором.
Это было уже слишком для палаты общин, которая расценила новое назначение ненавистного министра как провокацию. Стоит ли удивляться тому, что защитная речь Бэкингема перед палатой лордов не нашла горячего отклика в сердцах господ депутатов.
Парламент был распущен, оставив правительство без денег, а, значит, без флота и армии.
Ришелье мог спать спокойно: в таких условиях было полнейшей бессмыслицей не только начинать военную кампанию против Франции, но и продолжать войну с Испанией. Понимая все это, Бэкингем все же решил выслать из страны французского посла и епископа Мандского. Он без труда убедил в этом короля, ознакомив его с той же той же злополучной депешей графа Тилльера. У короля еще не изгладились из памяти неприятности последней парламентской сессии, поэтому, он отнесся к документу с должным вниманием.
– Стини! – воскликнул Чарльз, прочитав его. – Гони этих французов прочь как диких зверей! И в первую очередь исповедника королевы – епископа Мандского со всей его францисканской свитой. Вообрази себе, на публичном обеде этот осел в сутане посмел перебить латинским песнопением моего духовника, читающего молитву! И потом, – король запнулся, но все же продолжил: мне сказали, что именно епископ настраивает против меня жену, говоря, что она губит свою душу, когда ложиться в постель с еретиком.
Бедный король Англии склонен был обвинять весь мир в холодности Генриетты, не подозревая, что истинный виновник всех недоразумений находиться перед ним.
– Итак, – закончил Чарльз уже увереннее, – Стини, я велю тебе завтра же выгнать этих французов из Лондона. Если можешь, делай это деликатно, но без долгих разговоров. Если не получиться – применяй силу. Повторяю тебе, гони этих месье как диких зверей,
