и серебряный стакан, пожалуй, будет в самый раз, ведь его и стащить можно, вот в чём загвоздка-то. Надо людей заинтересовать, а это, как бишь, какая скорлупа, ты сказал?
– Монгонгового ореха.
– Вот-вот, монгонго, фи… кому он нужен-то этот монгонго?
– Хорошо, хорошо, убедил. Что дальше-то?
– Так вот, как только заинтересую обитателей чайханы – а они сущие бездельники, им хлеба не давай, а расскажи что-нибудь свеженькое – я и доведу до них ещё кое-что из Кировабада, ну и как бы в продолжение скажу, что так и так, поступил в институт, покажу им бумагу о поступлении. И уверяю тебя, что не позднее чем через полчаса вся деревня и вместе с ними мои домашние будут знать об этом.
Тогда-то я и пойду домой, зная, что дома меня будут встречать радостно. Деревенские, видишь ли, любят хвастаться успехами других, а если этот другой ещё и родственник, даже самый дальний, то жди праздника.
– Хорошо придумано, – сказал я и зевнул.
– Тебе надоела моя болтовня, небось? – спросил он, смотря прямо на меня.
– Нет, отчего же. Очень даже интересно, тем более что всё равно делать нечего.
Вечером мы с Таваккулом зашли в «Чёрный магазин» за углом, купили каждый по полбуханке чёрного хлеба и вернулись к своему обиталищу. Правда, Таваккул настаивал, чтобы на ужин взяли ещё по паре пирожков, которые продавали рядом с нашим садом, но я отговорил его от этой мысли, сказав, что от них дурно пахнет.
– Это оттого, что начинили их требухой – ну, малость не так помыли, мало ли чего. Зато они очень сытные и стоят-то всего пять копеек. Я вот уже третий день питаюсь ими: утром два, в обед два и на ужин два – и хорошо, и дёшево, – обосновал свои слова Таваккул, но всё же поступил, как предложил я.
Съев свою половину чёрного хлеба и запив его холодной водой из-под крана, мы устроились на одной из скамеек, стоявших близко к воде. Таваккул ещё немного рассказал о порядках в учебных заведениях Кировабада: техникумы здесь принимают документы примерно до середины августа, чтобы срезавшиеся на первых и вторых экзаменах в институтах абитуриенты могли получить свои документы и подать им. На этом месте он начал громко и как-то истерично смеяться.
– Что смешного-то? – спросил я его, оглядываясь вокруг.
– Прошлой ночью ко мне батюшка пожаловал.
– Какой батюшка?
– Из вот этой мечети. «Ассаляму алейкум», – говорит. У нас-то, у простых смертных, оно звучит как-то попроще, а у них со смаком, с особым ударением сразу на все три первые буквы – «А-с-с». Вскочил я спросонья. Думал, какой-нибудь городской жулик, о которых мы в провинциях наслышаны. Смотрю, ан нет, настоящий батюшка: и борода, и чётки – во всей красе.
– Что ему нужно было?
– Откуда я знаю? Слышал, говорит, от служительницы мечети – то ли буфетчицы, то ли официантки, то ли уборщицы. У них бывают такие должности?
– Насколько я понимаю – нет.
– Ну
