куполрастёт всё смелей и светлей,
и вода разгорается,
кровью небесной согрета.
Нет прекрасней мгновений,
но Фауст молчать обречён,
потому что желание – вздор,
а слова – святотатство,
потому что рассвет
разрывает плотины времён,
одаряя тебя на мгновение
высшим богатством.
Прибой
И шумит, и поёт,
и навстречу идёт, голубое,
и опять мы с тобою стоим
по колени в прибое,
тихо за руки взявшись,
и солнечным ветром дыша,
только море и небо в глазах,
только солнце в зените,
только счастье колотится в сердце
и молит – возьмите,
и взлетает, и плачет душа.
В набегающей пене
закружимся вместе с тобою —
так рыбацкие лодки
танцуют на гребнях прибоя,
и качаются серьги,
и ветер играет косой,
Мы вернемся домой,
ослеплённые бликами света,
оглушённые морем,
и солнечным звоном браслетов,
и весенней красой.
«Алый отблеск на мокром песке…»
Алый отблеск на мокром песке,
словно кровь потекла по руке,
словно тонкая ткань лепестка
облетела с венка…
Бог родился, и кровь полилась,
солнце встало, горя и смеясь.
«Как хороши, как свежи эти миги …»
Как хороши, как свежи эти миги —
с крылечка до рассвета пять шагов,
и будущее, как обложка книги
открытая… а ты уже готов
читать запоем, до самозабвения
слова любви сквозь перекличку строк,
и ощущать, как птицы и растения,
что близок срок.
А день восходит грозным всесожжением,
неумолимым, как обряд сати,
и наплывает головокружение,
и смерть на полпути.
«В Канчипураме, в магазине шёлковом…»
В Канчипураме, в магазине шёлковом
Ганеша восседает между полками,
где собраны все краски и узоры
в причудливом дразнящем сочетании,
наверно, заготовленном заранее
для ищущего взора.
Струятся ткани золотом по зелени,
коралловыми пляжами постелены,
раскинуты лугами заливными.
Сияют переливчатые образы,
как будто здесь на загляденье собраны
все радости земные.
Но то не сад земного наслаждения,
а тонкое и нежное плетение
невыразимой солнечной сансары —
такой минутной на ладони Времени,
такой пресветлой во вселенской темени,
что
