из папки чистый лист бумаги и, скрупулёзно подбирая слова, набросал текст. Закончив писать, он тяжело вздохнул и взял в руку колокольчик. На звон дверь открылась, и секретарь энергичной походкой подошёл к столу ректора.
– Подготовь-ка, любезный, этот приказ. Когда будет готов, принеси его мне. Я подпишу.
– Слушаюсь, Харлампий Сергеевич, – сказал Тимофей и, повернувшись, вышел из кабинета.
«Через год всё забудется и можно будет дать им возможность закончить учёбу», – подумал Головин и, закрыв натруженные глаза, устало откинулся на спинку стула.
Ольга
1
Летом 1900 года Рутенберг вернулся в Санкт-Петербург. Город встретил его солнцем, зеленью парков, праздной публикой на Невском, и белыми ночами. Омытые зимними и весенними дождями фасады дворцов и тротуары блестели чистотой, а сияющий позолотой купол Исаакиевского собора был виден издалека.
За минувшие полтора года многие его связи были утрачены и забыты, и ему потребовалось время, чтобы выйти на прежних знакомых. Один из них привёл его на встречу группы «Рабочее знамя». Там он и увидел Савинкова. Друзья тепло обнялись. Им было о чём поговорить, они были молоды и голодны и вскоре уже сидели в трактире на соседней улице.
– Ну, рассказывай, Мартын, о своих приключениях. Я помню, ты поднял технологов на стачку, за это тебя тогда выгнали из института.
– Да, меня выслали из города, и я оказался в симпатичном южном городе Екатеринославе.
– Слышал о таком, – произнёс Борис. – Григорий Потёмкин его строил, и показал Екатерине Великой во время их поездки по Новороссии. Ей очень понравилось.
– А ты неплохо знаешь историю, – улыбнулся Пинхас. – Так вот, мне помогли устроиться чертёжником на Александровский Южно-Российский металлургический завод. Потом меня заметил один либерал и порекомендовал на Екатерининскую железную дорогу. Там сблизился с социал-демократами, но их «катехизис» большое впечатление на меня не произвёл. Они больше склонны к легальным ненасильственным методам борьбы. Но я уже убедился, что самодержавие этим не сломить. Списался с Дмитриевым, приятелем из Технологического, и он позвал меня сюда. А ты чем занимался всё это время, тебя ведь тоже арестовали?
– Меня и многих моих товарищей отчислили тогда из университета. Я уехал в Германию. Пригодилось знание немецкого, и год я проучился на юридическом в Берлине и Гейдельберге. Но не мог я сидеть без дела в эмиграции и участвовать в пустопорожних дискуссиях. Потому вернулся и поселился у старшего брата. Всё идёт к тому, что все группы и кружки скоро объединятся в партию.
Они насытились мясной солянкой и кулебякой и с видимым удовольствием предались воспоминаниям.
– Образование не хочешь закончить? – спросил Борис.
– Думаешь, меня восстановят после бунта, который я с товарищами у них учинил?
– Попытайся,
