заметил и пришел по мою душу. Но Он пришел потом. Не в тот момент, когда я пьяно мычал на диване, пытаясь снять с себя гребаные ботинки. И не в тот момент, когда я проснулся посреди ночи, чтобы выблевать остатки скудного ужина на грязную футболку. Он пришел утром, когда мою голову раздирало и калечило до слез похмелье. Он любил муки. Мои муки Он любил сильнее всего.
– Мистер Вилки оставил тебе записку, – голос у Него бы холодным, сухим и пробирал похлеще самой ядреной и говняной текилы. – Он сожалеет, что не смог вручить её лично и требует от тебя двадцать фунтов за чистку своего пиджака.
– Нн… – я с трудом разлепил губы и подавил тошноту. Во рту воняло так, словно туда табун китайцев посрал и забыл убраться. Минутка борьбы со своими слабостями, и я смог озвучить то, что витало у меня в мыслях: – Нахуй мистера Вилки!
– Полагаю, он тоже так подумал, поэтому чуть ниже сделал приписку, что оставляет случившееся на твоей совести.
Я уловил нотки издевки в Его голосе и, нехотя приоткрыв глаза, уставился больным взглядом на худощавую фигуру, стоящую напротив окна так, чтобы солнечный свет не давал мне разглядеть лицо. Он улыбнулся, и я почувствовал эту улыбку каждой гребаной клеточкой своего тела. Ощущения были такими, словно мимо меня, буквально в миллиметре, промчался здоровенный грузовик. Иными словами, было пиздец как страшно.
– Кто ты такой? – спросил я, еще не зная, что Его нужно выделять в разговоре. Ответ последовал незамедлительно. Что-то холодное и обжигающее коснулось шеи, заставив кровь замерзнуть в венах, хотя мог бы поклясться, что силуэт у окна даже не пошевелился.
– Обращаясь ко Мне, выделяй, пожалуйста, что обращаешься ко Мне. И упоминая Меня в разговоре, тоже следуй этому правилу, – ответил Он и, улыбнувшись, добавил: – А чтобы ты не забывал об этом, Я оставлю тебе маленький подарок.
После этих слов мою шею что-то обожгло. Словно капроновый шнур промчался по коже, со свистом рассекая плоть и заставляя кипеть кровь. Боль была адской, но я почему-то решил не показывать Ему, как мне больно. И боль усилилась. Сначала в тысячу раз. Потом в миллион. А потом я понял, что схожу с ума от боли. Он удовлетворенно хмыкнул, когда мои губы исторгли скотский и позорный стон, щелкнул пальцами, и капроновый шнур с дикой болью исчез. Только сарказма в Его голосе стало больше.
– Надеюсь, это маленькое недоразумение не сильно испугало тебя? Я старался обойтись меньшей кровью, но со строптивыми только так и приходится поступать.
– Ты очень мил, – прохрипел я, щупая шею пальцами. Пальцы наткнулись на что-то жесткое, замерли, а потом расслабились. – Ты испортил мне кожу.
– Поверь, это меньшее зло, – отмахнулся Он, усаживаясь в кресло. Причем по-прежнему делал это так, чтобы солнечный свет из окна не давал мне рассмотреть его лицо. – Шрамы украшают, а шрамы, данные Мной, украшают вдвойне, потому что учат.
– Кто Ты? Ангел? Демон? Дьявол? Белая горячка? – спросил я, кое-как принимая сидячее положение. Рука автоматически полезла в карман штанов и выудила оттуда почти полную пачку
