была восторженной. Куда ни ткни – ахи и охи.
Так и есть. Не успели часы в гостиной пробить одиннадцать, как раздался звонок. Рита подняла трубку, прикидывая, что ответить: Мейбл наверняка спросит, как прошел вчерашний день. Нечего прикидывать – прошел и прошел. Ничего особенного, день как день. Обычная среда. Но Мейбл задала совсем другой вопрос:
– А что там у Салли? Уже две недели ничего не слышно. Там же все время идет снег, я читала. Снег и снег. У нее есть теплое пальто? А ботики на меху? И вообще – почему ей взбрела в голову Швеция?
На этот вопрос у Риты ответа не было. Она и сама плохо понимала старшую дочь. Единственное, что знала твердо, – повлиять на ее решения невозможно. Вулкан своеволия. Теперь решила оставить Лондон: нашла работу преподавательницы английского в Швеции. Почему из всех стран именно Швеция – неизвестно. Но на прямой вопрос Мейбл ринулась защищать дочь:
– Хочет мир посмотреть. Мы и сами любили путешествовать, дай только возможность. Ты же помнишь.
– Только путешествия по Германии. И только пешеходные маршруты. Чтобы исчезнуть на несколько месяцев – такого у нас не было.
Вообще-то с отъездом взрослой дочери в доме стало спокойней. Никаких яростных споров за воскресным ланчем, никаких требований срочно одолжить деньги, никто не вскакивает из-за стола и не убегает, на прощанье хлопнув дверью так, что стены трясутся. Салли никогда не могла прийти к соглашению с отцом. Вопрос, когда и как она собирается возвратить занятые деньги, приводил ее в ярость, а уж спрашивать, на что эти деньги потрачены, – и вовсе табу. Нельзя сказать, чтобы Рита не любила Салли, – если бы не любила, не стала бы терпеть мучительные дискуссии в сизой от табачного дыма кухне. Перечень совершенных матерью ошибок и унизительных бестактностей. Ты меня никогда не любила. А главное – досада, а иной раз и отчаяние: нужные и убедительные слова не удалось найти ни разу. Конечно, дом с отъездом Салли опустел, зато воцарились мир и покой.
– Мне ее не хватает, – заключила Мейбл. – Думаю, тебе тоже.
– Она никогда не обвиняла тебя в скупости и бесчувственности.
– И знаешь почему? Потому что я никогда не была ни скупой, ни бесчувственной.
Посмеялись.
– Послушай… а кто ее выманил из Лондона? Тот швед?
– Думаешь, я знаю? Она ничего не говорила.
– Еще бы! Ты ее мать, она же не совсем дурочка, чтобы делиться с матерью. А он симпатичный. И такой… долговязый. Надеюсь, она влюблена.
– Мейбл!
– Да, да… Тебе никогда не удавалось держать ее на поводке. А Ивонн? Что там по ночам? По-прежнему?
– Вчера нашла у нее за книгами ломоть хлеба.
– Опять?
– Опять.
– Повесь висячий замок на буфет. И мне пора вешать, только не замок, а трубку. Придешь в субботу?
