вапёры сладостны, – возразил я ему, – но если б вы одновременно с ними испытали приступы тоски от уязвленного честолюбия, у вас, возможно, сложилось бы иное мнение». Тем не менее время от времени былая ипохондрия давала о себе знать. Он рассказывал мне, что не так давно едва не умер от страха, находясь в тупике Дофен и не имея возможности оттуда выйти43, поскольку ворота Тюильри только что заперли, а въезд в улицу преграждали кареты; но как только путь оказался свободен, его тревога тут же рассеялась. К этому недугу он применил одно средство, которое годится от любого недомогания: он устранял его причины. Он избегал напряженного раздумья, чтения и крепких напитков. Физические упражнения, душевное расслабление и отвлечение мыслей еще более улучшали его состояние. Долгое время он страдал от грыжи и запора мочи44, что побуждало его носить бандажи и зонд. Поскольку, находясь за пределами Парижа, он обыкновенно жил уединенно, он придумал себе длиннополый, подбитый мехом наряд, чтобы скрыть свой недуг. А коль скоро в таком состоянии парик был ему неудобен, он стал носить чепец45. С другой стороны, наряд сей казался диковинным детворе и зевакам, которые неотступно следовали за ним, и в конце концов ему пришлось от него отказаться. Так что необходимость облачаться в якобы армянский костюм, который, по мнению многих, он носил оригинальности ради, на самом деле объяснялась его недугами46.
В конце концов он излечился от своих недугов, отказавшись от помощи лекарей и лекарского искусства. Даже когда с ним приключались какие-либо непредвиденные происшествия, он не обращался к медикам. Как-то раз, осенним вечером 1770 г.47, он шел по Менильмонтанскому спуску48 и на него наскочил один из тех огромных датских псов, коих тщеславие их богатых хозяев заставляет бежать впереди карет – на беду пешеходов49. Пёс столь резко толкнул его на мостовую, что Руссо упал без чувств; какие-то милосердные прохожие подняли его; верхняя губа его была рассечена, мизинец левой руки разодран; он пришел в себя; хотели было послать за коляской, но Руссо отказался, опасаясь, что его там разберет холод. Домой он вернулся пешком; прибежал лекарь, Руссо поблагодарил его за участие, но отказался от помощи и довольствовался промыванием ран, которые несколько дней спустя полностью затянулись. «Лечит сама природа, а не люди», – говаривал он.
Если же его одолевал какой-либо внутренний недуг, он садился на диету и уединялся, утверждая при этом, что отдохновение и одиночество столь же необходимы для недужного тела, сколь и для души.
Его здоровый образ жизни позволил ему сохранить свежесть, силу и веселый нрав до конца. Летом он поднимался с постели в пять утра и до семи с половиной переписывал ноты, после чего завтракал. Одновременно с завтраком он раскладывал на бумаге растения, собранные им накануне вечером50; откушав, вновь принимался за ноты; в половине первого обедал. В половине второго частенько отправлялся
Тупик Дофен (до 1744 – тупик Сен-Венсан, после 1789 – улица Дофен) становился таковым ночью: его запирали на решетку со стороны Тюильри.
Между тем вскрытие (правда, несовершенное, в соответствии с практикой того времени) не выявило у Руссо никаких урологических заболеваний.
Вообще говоря, речь идет о папахе. Осенью 1765 г., на репетиции «Деревенского колдуна», Руссо облачается в тот же армянский наряд, но его головной убор из серого драпа с пышной меховой оторочкой – нечто среднее между чепцом и папахой. (Yolande Crowe. Le manteau arménien de Jean-Jacques Rousseau. http://doc.rero.ch/lm.php?url=1000,42,23,20070126092909-PZ/manteau.pdf).
Думается, это не единственная причина использования Руссо армянского костюма: в XVIII в., под влиянием общей ориенталистской моды, он приобретает известность во Франции. Руссо заказал себе соответствующий наряд в Монморанси в 1762 г., но из-за начавшихся в связи с публикацией «Эмиля» гонений долго пользоваться им ему не пришлось; зато, оказавшись в Швейцарии, он не расстается с ним. Вот как об этом говорится в «Исповеди»: «Я заказал себе небольшой армянский гардероб, но поднявшаяся против меня буря заставила меня отложить перемену костюма до более спокойных времен; и только через несколько месяцев, когда мне пришлось из-за новых приступов опять прибегнуть к зондам, я нашел возможным, ничем не рискуя, надеть эту новую одежду в Мотье (небольшой городок к юго-востоку от Нёшателя.
Точная дата и время происшествия указана во второй из «Прогулок одинокого мечтателя» – 24 октября 1776 г., около шести вечера. Кроме того, Руссо уточняет место действия – «почти что насупротив Галантного Садовника» (скорее всего, кабачок, название которого позаимствовано из популярной пьесы Данкура). Современные «парижеведы» установили адрес, где Руссо упал без чувств: угол нынешних улиц Оберкампф и Сен-Мор.
Парижский квартал Менильмонтан находится на холме; чтобы пройти оттуда на улицу Платриер, нужно было спускаться вниз.
Случаи, когда бежавшие перед каретами датские доги – этих крупных и сильных псов порой именовали danois de carrosse – набрасывались на прохожих, были во времена Руссо нередки. Иногда вместе с собаками бежали и специальные слуги, так называемые coureurs. Пёс, налетевший на Жан-Жака, принадлежал маркизу Мишелю Пеллетье де Сен-Фарго (1736–1778). Огромный дворец, выстроенный его отцом, интендантом финансов (разрушен в XIX в.), располагался в районе пересечения нынешних улиц Менильмонтан и Пельпор. (Denis G. Sur les pas de Rousseau, entre Ménilmontant et Charonne. http:// www.gambetta-village.com/?q=sur-les-pas-de-rousseau-entre-menilmontant-et-cha-ronne). Имя Сен-Фарго носят улица и одна из станций парижского метро.
Небольшая часть составлявшихся Руссо гербариев сохранилась и по сей день; они хранятся в Музее естественной истории, Музее Карнавале, Музее Жакмар-Андре и некоторых других парижских собраниях.
