годами наработанное мастерство, законопослушание и элементарную рабочую совесть.
С кадрами была беда… Узнав, что я семь лет работал в известных питерских типографиях и освоил все полиграфические премудрости, знакомый большевик, опытный метранпаж Иван Лукич, которому поручили запустить особо секретную типографию, вцепился в меня не на шутку:
– Где ты найдешь еще такую работу? По всей Москве одно разоренье – типографии-то в основном частные были. Какие из них национализировали, какие – сам знаешь… Народ толковый поразбежался. Жить-то тебе ведь негде? Неужто в примаки к этим пойдешь? – ехидно намекнул он на моих настойчивых сватов. – А тут тебе и паек и общежитие… – увещевал он.
– Да что я один сделаю? – отбивался я от наседавшего метранпажа. – В наборном буду бегать от касса-реала к монотипу, а потом в печатном от машины к машине – и высокую, и плоскую, и глубокую печать обеспечу, и на тигельной акцидент прогоню между делом? А потом перед гильотиной попрыгаю – и в переплетный! И на ночь глядя гранки выправлю! Сам ведь знаешь – в любом деле свой мастер нужен! – возмущался я, загнанный в угол. – Вон у нас в Питере: прежде чем настоящим печатником стать, человек не один год в его помощниках побегает с кипой бумаги на пузе, да краски вдосыт надышится. Ты руки их видел? Все бумагой изрезаны (попробуй, резани – узнаешь), а кисти так разработаны, что одним движением задушат человека, тот и пикнуть не успеет. Сам видел… – брякнул я. – И это в высокой печати! А для плоской или глубокой, чтобы цвет работать, вообще художник нужен, а не просто печатник! Кто тебе будет цинкографию обслуживать? Там ведь тоже и фотографы, и ретушеры, и граверы, и химики, и прочие нужны. Забыл?
Весь мой страстный монолог Лукич пропустил, казалось, мимо ушей, попыхивая вонючей трубкой и умильно поглядывая на меня хитрыми глазками, которые утопали в морщинках, вкривь и вкось избороздивших его мясистое лицо.
– Начинать-то все ж надо, – укоризненно взглянул он на меня. Мне одному не совладать. – Помоги только наладить, да людей нужных подыскать. За всем ведь глаз да глаз надобен! Как я один управлюсь? А ты грамотный и в новой технике нашей хорошо понимаешь, и весь процесс знаешь, аж от зубов отскакивает, – бессовестно льстил он мне, исподволь завершая свой злодейский маневр: – Я потом попрошу, чтобы тебя начальником сделали, – бросил он последний козырь.
– На кой мне такой хомут на шею? – фыркнул я. – Да еще в секретной типографии. Ты не забыл, что я еврей? – привел я убийственный довод, уже понимая, что выхода нет, раз «товарищи» взяли меня «на карандаш».
– Ох, – осклабился Лукич, – да у нас в Управлении половина евреев, и на каких должностях! Тебе и не снилось! И в самом Реввоенсовете тоже! Даже товарищ Троцкий… – вдруг осекся он и взглянул на меня сурово: – Ну вот что. Дело это решенное. Твою кандидатуру одобрили. Я расписал тебя, как надо. Еще магарыч с тебя полагается – не заныкай! А с воинским начальством твоим все уже
