тут я осознал, что, пока мы подъезжали, не видел ни одного мальчишки.
У дверей нас никто не встречал. Иван, кряхтя, принялся выгружать мой багаж.
– Не стойте, барчук, не стойте, заходите. Тётушка-то ваша, она того, не выходит сейчас…
Я осторожно взялся за бронзовую ручку. Сейчас, вот сейчас дверь распахнётся, и я, словно в «Загадке рода Аберкромби», окажусь в гулком, пыльном вестибюле, с паутиной по углам, потемневшими от времени портретами на стенах, древней рассохшейся мебелью и скрипучим паркетом. Из-под ног у меня метнётся чёрная кошка, за запертой дверью кто-то станет скулить и постанывать, а из подвала будет доноситься звон цепей…
Тут мне стало не по себе, признаюсь.
Я выдохнул и шагнул через порог, не дожидаясь, пока испугаюсь совсем уж сильно.
Уф.
Всё оказалось не так уж плохо.
Вестибюль был и впрямь просторный, но – ни паутины, ни пыли, ни рассохшегося паркета. Да и мебель отнюдь не казалась древней или обшарпанной. Под ногами у меня оказался пушистый ковёр, стены покрашены светлым, картины висят – но с цветами или полями, тоже светлые и совсем не страшные.
Тётя Аглая ждала меня у круглого столика в середине, где в вазе стояли полевые цветы.
Она по-прежнему была высока и стройна, хоть и очень бледна. Платье скромное и серое, мама б сказала, что такое только горничные носят.
– Тёмочка… – сказала тётя, протягивая руки. – Как же ты вырос, дорогой мой…
Она не улыбнулась. И голос её звучал очень, очень грустно.
Терпеть не могу, когда меня величают «Тёмочкой». Но сейчас ерепениться по этому поводу явно не стоило.
– Тётушка… Что случилось? – вырвалось у меня вместо приветствия.
– Ах, не обращай внимания, мой дорогой. С тех пор, как скончался дядя Андрей, я… что-то никак не отойду. Не волнуйся, Тёмочка, тебя это никак не касается. – Она попыталась улыбнуться, но губы у неё только судорожно дёрнулись.
– Проголодался, наверное, с дороги? Стёша уже всего напекла-наварила. Ты ведь по-прежнему любишь булочки с вареньем?
Булочки с вареньем – клубничным – были превосходны, пальчики оближешь. Я съел пять. Или шесть. А, может, и семь. Кто ж их считает, такие вкусные!
За обедом тётя расспрашивала про гимназию, про приятелей из моего класса, про сестричек, про маму с папой – всё, как положено; но при этом мысли её, как написали бы в «Роковом путешествии Джона Мильтона», «витали где-то в далёких странах».
– Тётя, а другие ребята тут есть? По соседству? Иван сказал – только на других улицах…
– Ребята? Другие? – отчего-то смутилась тётя. – Боюсь, Тёмочка, дорогой, что у нас тут никого и не осталось…
– А… куда ж они делись? – спросил я, пытаясь скрыть разочарование.
– Ах, друг ты мой любезный, кто ж знает? Кто-то уехал, кто-то…
