не суют.
Проблема в том, что у Гали бешенство пизды было. Она хотела ебаться всегда и еблась со всеми без разбору. С местными алкашами, с Ебало на чердаке и с Дроном в Колодце. Мафон трахал её в подъезде зимой и в кустах летом, когда ночи особо теплые. Несколько раз её пускали по кругу в том же Колодце, а уроды потом хвалились, как та извивалась от кайфа. Бедная девчонка, глупостью которой пользовались, ушла навсегда в двадцать пять, когда очередной алкаш, поймав «белочку», пырнул её ножом.
Наш двор небольшой, но интересных людей в нем много. Дядя Саня, например. Однорукий алкаш с волшебным голосом. Когда кто-то из его друзей вытаскивал гитару, послушать дядю Саню собирался весь двор.
Пел он романсы – красивые, тягучие и грустные. Пел хорошо поставленным, сильным голосом, от которого у меня текли слезы и по всему телу бегали мурашки. Вечером дядя Саня пел, а днем валялся в кустах обоссанный и бухой. Говорили, что руку он на заводе потерял, да так и не свыкся с новой жизнью. Жена ушла, а детей не было. Вот и жил дядя Саня в убогой засранной квартирке на первом этаже и вечерами пел песни, собиравшие весь двор.
Бабка с погонялом Слюн. Старая маразматичка, главным развлечением которой было плеваться с балкона на проходящих людей.
– Харк! Птьфу! – плевок летит вниз и смачно растекается на лысине крепкого мужика в белой майке-алкоголичке.
– Пизда старая! Шалава припизднутая! – орет он, грозя кулаком. – Кобыла ебучая!
– Харк! Птьфу! – второй плевок летит следом за первым и плюхается в миллиметре от мужика. Мы с друзьями, будучи мелкими, любили доебывать её, но рот старой дуры не пересыхал никогда, а асфальт под балконом был мокрым, как после дождя.
Максим Чернобылец. Хилый мужик с бледной кожей, мешками под глазами и тонкими ручками. Говорили, что он был в первой волне ликвидаторов чернобыльской аварии, а потом здоровье пошло по пизде. Он частенько плел мелким пацанам рыбок и зайчиков из капельниц, а вечером, нажравшись, выгонял очередного ебаря из своей квартиры, которого туда приводила оголодавшая жена. У меня до сих пор сохранился самодельный ножик, к которому Максим сделал рукоятку из жесткой разноцветной проволоки. Красивый и острый, он частенько привлекал внимание. Дважды его пытался спиздить Ебало, но Максим, поймав как-то урода с моим ножом, дал пацану таких пиздюлей, что Ебало три дня ссал кровью и о ноже моем забыл, как о страшном сне… Люди и звери. Сколько их было во дворе на четыре дома.
Олег Литейщик. Старый кузнец, которого любила вся детвора. Каждому он выливал кастет, надо было только надыбать пару старых аккумуляторов на свалке и притащить ему. Его рогатки разили без промаха, и в соседних дворах не найти было целых окон в подъездах.
Он рассказывал пиздюкам сказки. Страшные и добрые, веселые и грустные. Но всегда грубые. Мы до ночи сидели, слушая его гулкий бас, а разведенный старшаками вдалеке костер казался чем-то сказочным. Там пили дешевое вино и тискали баб, а мы слушали
