быть. Я прошлую ночь совсем не спал.
– Почему?
– Разговаривали, – ответил он.
Я легко мог представить себе их разговор. У меня скверная привычка представлять себе своих друзей в спальне. Мы отправились в кафе «Наполитен» выпить аперитив и смотреть вечернее гулянье на бульварах.
Был теплый весенний вечер, и после того как Роберт ушел, я остался сидеть за столиком на террасе кафе «Наполитен» и в наступающей темноте смотрел на вспышки световых реклам, на красные и зеленые сигналы светофоров, на толпу гуляющих, на фиакры, цокающие вдоль края сплошного потока такси, и на «курочек», проходивших по одной и парами в поисках ужина. Я смотрел на хорошенькую женщину, которая прошла мимо моего столика, и смотрел, как она пошла дальше по улице, и потерял ее из виду, и стал смотреть на другую, а потом увидел, что первая возвращается. Она снова прошла мимо меня, и я поймал ее взгляд, а она подошла и села за мой столик. Подскочил официант.
– Что ты будешь пить? – спросил я.
– Перно.
– Маленьким девочкам вредно пить перно.
– Сам маленький. Гарсон, рюмку перно.
– И мне рюмку перно.
– Ну как? – спросила она. – Хочешь время провести?
– Да. А ты?
– Там видно будет. В этом городе разве угадаешь?
– Ты не любишь Парижа?
– Нет.
– Почему ты не едешь в другое место?
– Нет другого места.
– А чем тебе здесь плохо?
– Да, чем?
Перно – зеленоватый суррогат абсента. Если налить в него воды, оно делается беловатым, как молоко. Вкусом напоминает лакрицу и сначала подбадривает, но зато после раскисаешь. Мы пили с ней перно, и у нее был недовольный вид.
– Ну, – сказал я, – может быть, ты угостишь меня ужином?
Она ухмыльнулась, и я понял, почему она упорно не хочет смеяться. С закрытым ртом она была очень недурна собой. Я заплатил за перно, и мы вышли на улицу. Я кликнул фиакр, и он подъехал к тротуару. Удобно усевшись в медлительном, мягко катящем фиакре, мы поехали по широкой, сияющей огнями и почти безлюдной авеню Оперы, мимо запертых дверей и освещенных витрин магазинов. Фиакр миновал редакцию «Нью-Йорк геральд», где все окно было заставлено часами.
– Зачем столько часов? – спросила она.
– Они показывают время по всей Америке.
– Не остри.
Мы свернули на улицу Пирамид, проехали по тесной рю де Риволи и через темные ворота въехали в Тюильри. Она прижалась ко мне, и я обнял ее. Она взглянула на меня, ища поцелуя. Она коснулась меня рукой, и я отодвинул ее руку:
– Не надо.
– Что с тобой? Болен?
– Да.
– Все больны. Я тоже больна.
Мы выехали из Тюильри на свет, пересекли Сену и свернули на улицу Святых отцов.
– Зачем же ты пил перно, если ты болен?
– А ты зачем?
