Они шли по парку, когда раздался приказ: “Ложись!” и взрыв. Это рухнула башня. Нина закрыла телом внука в коляске. Глаза обожгло, дышать было нечем из-за гари, черное облако закрыло солнце.
– Я спрашиваю мальчика: “Ты жив? Ну, пошевели ручкой!” Я думала только о том, что должна спасти внука.
…Я пытаюсь представить себе этот Апокалипсис, повторяющий кадры из “фильмов – катастроф”. Люди, которых вели из оцепленного центра в автобусы, не понимали, что происходит. Война? Конец света? Они не знали, где их близкие и живы ли они. Целый день длилось нескончаемое путешествие на автобусах, на катере, пешком. В какой-то момент Нина поняла, что не может идти – от пережитого шока отнялась нога, и в пункт приема беженцев на военной базе, куда они попали к вечеру, ее с ребенком просто внесли на руках. За все время малыш не проронил ни звука. Голодный, мокрый, перепуганный, он молчал до самого вечера.
Силы подходили к концу. Их хватило только на то, чтобы зарегистрироваться в большой книге. Через пять минут к ней бросился зять. И повел к дочери. Они все встретились там, на базе. И она снова плачет, вспоминая эту сцену. Слезящиеся от копоти глаза, перепуганные дети и то, как их кормили и одевали в одинаковые футболки.
– Я никогда этого не забуду. Это невозможно забыть. Ты знаешь, это ведь небольшой такой район Нью-Йорка, и мы там многих знаем. К этим башням мы ходили почти каждый день – я там покупала русские газеты. Очень тоскливо без русского языка, ведь все наше окружение – американцы. И я знала этих ребят из службы безопасности, которые работали там. Мы часто разговаривали. Они все погибли. Все, кого я знала”…
11 сентября американцы сделали для себя открытие – оказывается, Америку можно ненавидеть. “Добрая Америка” – эта национальная идея была скомпрометирована в один момент. Ведь многие – и в Америке, и у нас в России – не понимали, что стояло за этими атаками. Об исламском фундаментализме тогда мало кто задумывался…
О национальном оптимизме
Нынче в моде – патриотизм, оптимизм и пофигизм.
За патриотизм отвечает важнейшее из искусств – кинематограф (то есть режиссеры, снимающие блокбастеры, соответствующего содержания) и сотрудники военкоматов, обеспечивающие призыв. Пофигизм находит ярчайшее отражение в глянцевых журналах, с одной стороны, и желтой прессе – с другой.
За повальный оптимизм, судя по всему, ответит телевидение и те, кому оно подчиняется напрямую. Таковы, на мой взгляд, тенденции.
Как и всегда, в России привычно смешивается французский с нижегородским – отечественные реалии и западная мода порождают причудливые сочетания.
Мы теперь бывали заграницах и знаем, как нужно общаться при встрече. Очень просто: значит, вы говорите: “Хай! Хау а ю?” и делаете такое лицо, как будто съели засахаренный фрукт. А вам отвечают: “О! Все замечательно! Лучше не бывает! Как поживаете? Как ваши дети и супруги?” Вы снова съедаете засахаренный фрукт и поете что-то о том, как здорово, что все мы здесь
