—
непостижимым образом я отныне мог влюбляться только в светлоглазых женщин.
XXVI. Триптих о второй моей родине
Как, наслаждаясь жизнью, нельзя все-таки забывать, что всегда и в любом месте с вами может случиться нечто такое, что с этим наслаждением, мягко говоря, совершенно несовместимо, —
и это принадлежит самой сущности жизни, —
так, живя в Германии и пользуясь ее во многих отношениях образцовой организацией хозяйственной, социальной, культурной и общественной жизни, тоже нельзя забывать, что, случись вам запарковать машину чуть дальше соответствующего дорожного знака, как уже через четверть часа явятся полицейские со складным метром, или вздумай вам, будучи смертельно усталым, коротко прикорнуть на парковой скамейке, как близ вас – и тоже точно по волшебству – тотчас вырастут знакомые блюстители порядка, —
и так далее и тому подобное, —
короче говоря, Дамоклов меч за малейшее нарушение порядка в этой замечательной стране всегда и везде висит над вами, —
и не то что бы это было так уж страшно: в конце концов немецкие полицейские очень вежливы и гуманны, да и вы сами, быть может, больше выиграете, чем проиграете, если научитесь уважать величайшую святыню германской нации, —
а кроме того: «в чужой монастырь со своим уставом не лезут», —
однако эта поистине метафизическая страсть немцев соблюдать порядок даже в таких мелочах, которые представителям других – и тоже всеми уважаемых европейских – наций даже в голову не придут, —
страсть, которую можно сравнить разве что с благородной одержимостью героев пушкинских «Маленьких трагедий», —
она, эта страсть является громадным родимым пятном, красующимся на лбу немецкой ментальности, —
и ни монументальные свершения в области культуры, ни опустошительная слава минувших войн, ни даже примерная забота нынешнего государства о благе граждан, а также ее званых и незваных гостей, —
поистине ничто не может заставить вас не замечать это родимое пятно, —
так что все прочее для чужестранца может выветриться со временем из памяти, а вот эта исконная немецкая черточка останется в его сознании, точно ее там нацарапали гвоздем, —
и для меня лично, например, особенно трогательно ее проявление, когда, общаясь в подъезде с каким-нибудь соседом-немцем на «дружеской ноге», замечаешь вдруг в его глазах странное и необъяснимое в контексте данного разговора беспокойство, —
и вот начинаешь поневоле докапываться до его причин: задаешь ему какие-то наводящие вопросы и тому подобное, —
и что же? через пару минут мой собеседник, не выдержав напряжения, поднимает с полу рекламную газету, которую кто-то выбросил из своего почтового ящика, —
и беспокойство его тотчас исчезает, лицо тут же просветляется, а глаза становятся опять
