их с нами совместная грань —только традиции вечная дань?
В общем, на данном этапе пути
смысл в инфантильности нужно найти.
Всякий немного печален конец,
пусть в нем и делу любому венец.
Только к началу спасает нас бег:
чисто оно от печали, как снег.
Детство – начало всех наших начал,
в нем наш по жизни последний причал.
Хоть мы и к старости телом плывем,
к детству глубинным сознаньем идем.
Вот только детство в аспекте таком
не назовешь инфантильным цветком:
слишком субтильно его вещество,
грубо на фоне его Рождество.
Это и шепчет любому из нас
сердца его безошибочный глас:
святости празднество не лишено,
но, как и все, преходяще оно.
Скоро, как водится, Пасха придет —
тонкая в сердце тревога войдет.
Будет тревога по званью такой,
как и рождественский светлый покой.
То и другую вместить нам нельзя:
это и есть неземная стезя.
В сущности и без каких-либо «но»:
в деле господнем так быть и должно.
Первородный грех, воочию явленный в мюнхенском метро
Снова я в мюнхенском еду метро —
чую свое и людей здесь нутро.
Дух требушиный природы людской
ноздри щекочет, как в лавке мясной.
Рядом со мною старушка сидит
и – незаметно на негра глядит:
трудно под старость ей нечто принять,
что она просто не может понять.
Вот ведь какая тут вышла фигня:
славный наш негр не работал ни дня,
музыку день он и ночь напролет
слушает – и от пособий живет.
А у старушки в трудах жизнь прошла,
и у детей она трудной была:
дети ее ведь во время войны
перетрудились во имя страны.
Тут же, конечно, и русский наш брат
или еврей – я обоим не рад:
плотским уютом настолько их дух
полон, что речь их коробит мой слух.
Женщина в черном в проходе стоит,
стаей детишек проход весь набит —
как не видать за чадрою лица,
так ее детям не видно конца.
Будет их больше и больше – пока
цель поколений не станет близка:
дети ислама! нельзя напролом
взять вам Европу, но можно – числом.
Без азиатов немыслим вагон,
много детей у них – тоже закон,
но мне их облик приятен всегда,
точно в вагон с ним заходит Будда.
Что же до бомжа с бутылкой в руке —
он прикорнул слегонца в уголке —
то не такой ли шекспировский шут
нам подарил пару мудрых минут?
А под конец в полутемном окне
чертик смешливый привиделся мне.
И в тот же миг – так ужалит змея —
стало мне больно: ведь это же я!
Вот
