авось, также будет лакомо!» Глядь на сковороду, а там подле рыбы и лежит зверюга невиданная… Что это? Где ты это достал? Татарчонок посмотрел и говорит: «Ай, где достал? Не достал ево, я рыбкам ево жарил, сам ево прискакал, и в котел два приехал и здесь одна пришел!»
– Так и мы, знать, с тобой скажем, если жена чья не больно годна придет: никто, мол, его не трогал, сам его прискакал!
Порассказал царь Тафута побаску, и хоть дрянная она, а все ж мудрец примолвил: «Точно-де так!» – Да уж если, как ты говоришь, лучшего нельзя доведаться, так пусть хотя это так и останется!
Призвали царевичей к отцу, Тафуте-царю. Объяснил им мудрец мудрую затею свою, и они, царевичи, поперек слова не молвили. А мудрец седой отвел их на место высокое, на башню, что была посредине города выстроена; поставил их на три стороны, друг к другу затылком, дал по стреле да по луку и велел стрелять… «Да смотрите же, – сказал, – если кто стрелу свою не отыщет, тот не будет женат! Стреляйте, а сами смекайте, где отыскать ее».
И смудрил же мудрец над царевичами: Мартына поставил, где бояр больше было, а Мирона, где жили купцы богатые, а царевича Ивана, как он поглупей других, поставил лицом к лесу, где жил простой народ, где пашни были да угодье деревенское.
Вот по команде мудреца-хитреца и стрельнули царевичи: царевич Мартын – повыше, а царевич Мирон – пониже, а царевич Иван – куда Бог послал, да с этим толком в болото и попал!..
Царевичи увидали, где стрелы упали, и пошли отыскивать. Царевич Мартын пошел один, а царевич Мирон взял сыщика-разыщи-ка, царевич же Иван и стрелы толком не видал, а, смекнув, что она села за лесом, туда и отправился.
Позвольте ж, люди добрые, приостановиться на минутку и мне грешному, да своей россказни толку дать. Известно вам и ведомо, что одному по трем дорогам нельзя идти, то мы по разным и отправимся; пойдем же прежде за старшим братом, за Мартыном-царевичем…
Идет царевич Мартын, идет один; с толком идет, не останавливаясь; обошел много хором боярских, а все не такие, не того цвета, не так выстроены, где его стрела упала. Ходивши-ходивши долго, и пришел к дому чудному: стоит один дом, а два выхода в нем; крыша зеленая, трубы беленые и дом с узорчатым золоченым навесом, весь из камня белого; окна хрустальные, и не тем они хороши, что стекла цельные, а тем красивы, что сидит и смотрит в одно из них девица красная, и не то чудно, что смотрит она, а то удивительно, что глядит она в окно, а сама на цимбалах заморских и выигрывает штуки разные хитрые, и поет, как та пташка, что зовут конопляночкой! А лицом она такая бледненькая, будто полвека ждала суженого; а станом она такая тоненькая, что если одной рукой обнять, то можно еще трех таких захватить… Ладно, молвил царевич, тут моя стрела упала! Это моя суженая!
Вошел в дом, а его как жданого с хлебом-солью встречают, чаркою водки чествуют, говорят слово красное, просят присесть и скамью, крытую бархатом, становят ему, и под ноги скамеечку; и вызывают девицу красную, и она бежит, спешит и садится возле,
