в их глазах загорался лишь тогда, когда узнавали, что я политический беженец из России.
Поговорить со мной было интересно каждому, ведь русских политэмигрантов – горстка на всю Литву. Бегло показав устройство двигателя, Каспарас пустился в расспросы. Польщённый вниманием, я с удовольствием рассказывал, как работал в независимой московской газете. Как боролся с полицией и чиновниками. Как обнаружил у дома слежку и даже сфотографировал номера машин. Как мне присылали угрозы убийством, но полиция на них плевала.
Инструктор спрашивал, о чём думает российский президент и как живут люди в России. Ни того, ни другого я не знал. Мы привозим в эмиграцию Россию своего времени и для нас она застывает, как на фотоснимке. Жизнь в России идёт дальше, но этого мы уже не видим, лишь вспоминая о том, как было при нашем отъезде. Вдыхая воздух Вильнюса, я был погружён в местную жизнь и этим уже мало отличался от литовцев, хотя им казалось наоборот.
Каспарас был настоящим литовским патриотом. Он возмущался тем, что Беларусь построила атомную станцию и в случае аварии нам всем непоздоровится. И что россияне путают литовцев с латышами, всех называя фашистами. "Передайте своим, что мы не фашисты, – сказал он, когда я садился за руль. – Мы уважаем и ваш язык, и культуру". И я подумал, что "свои" для меня уже давно здесь, как и для него. Но этого ему не доказать. С русского языка я перешёл на литовский.
– Сколько вы здесь живёте? – заинтересованно взглянул Каспарас.
– Пять лет.
Его лицо слегка вытянулось:
– Наверное, учили литовский язык раньше?
– Никогда. В первый же день купил разговорник и стал запоминать фразы.
– Разве можно так выучить за пять лет? У вас, наверное, есть в Вильнюсе родственники?
– Нет и не было.
– А зачем вам литовский язык? В Вильнюсе по-русски говорят многие.
– Ваш язык уникален и прекрасен.
– Кем вы здесь работаете?
Эти вопросы я слышал уже десятки раз, если не сотни. В Литве они считаются приличными. Теперь Каспарас смотрел на меня с некоторым напряжением, которое, впрочем, старался скрывать. В его сознании уже рисовался страшный агент, выучивший литовский язык в подвалах Кремля и засланный сюда со спецзаданием. Так здесь про меня думали многие, ведь я со своим литовским не укладывался ни в один из привычных шаблонов. А то, что людям непонятно, всегда пугает.
Плавно нажимая педали, я тронулся с места и поймал непривычное свободное чувство: я управлял и был главным! Я пыхтел, вглядываясь в столбики автодрома и боясь не вовремя повернуть руль. Каспарас же, отдавая короткие указания, вновь пустился в рассуждения о политике: "при советской оккупации мой дед сидел. А Россия теперь оккупацию не признаёт".
Он пытался унюхать, кто я такой. Но мне было не до этого: отныне я был водителем! Немного расслабившись, Каспарас перешёл к рыбалке. Увлечённо рассказывал, что почти вся литовская рыба – с
