соседней улице, Карла Маркса (бывшей Дворянской), —пять сотен шагов отсюда —
Бунины жили в каменном одноэтажном особняке.
Иван у них часто гащивал, у матери с братом.
Написал здесь «Чашу жизни», «Деревню» и прочее.
Я читал, понял почти все слова, я еще русский?
Люблю вообразить их встречу,
Бунина с мои прадедом Алексеем.
Писатель бы яблок купил у него
на Верхней Торговой (сейчас Комсомольской)
или случайно плечами столкнулись бы
где-нибудь на Московской (ныне Свердлова).
Мне приятно думать об этом.
Но нет, не могли.
Я просыпаюсь один в доме моего прадеда,
куда он заселился в середине двадцатых,
как ценный руководящий кадр,
вместо прежних жильцов —
попа с попадьей и их дочек,
чьи имена мы постарались забыть.
Василий Нацентов
Родился в 1998 году в Каменной Степи Воронежской области. Поэт, эссеист. Лауреат Международной премии имени В. Аксенова, Премии правительства Воронежской области, финалист и обладатель специального приза премии «Лицей» от журнала «Юность» и др. Печатался в журналах «Юность», «Знамя», «Октябрь», «Дружба народов», «Наш современник», «Москва», «Кольцо А», «Сибирские огни», в «Литературной газете» и др. Член Союза писателей России и Союза писателей Москвы.
«Нет, ничего, и страдание снега недолго…»
Нет, ничего, и страдание снега недолго
продлится. Грузный выдох январский,
непролазный и грузный, почти опустился
на шапку, на плечи.
Все, что потеряно, стынет в руках ненадежных
и вот – вот потеряется снова.
Я выхожу каждый вечер лишь только за этим.
Память чужая чугунна, бескровна. Где проявитель?
Это бегут по полям виртуальные дети
к каким – то безумным открытьям.
Нет, ничего не исправить, не выдумать слова,
птицы бессмертные мокнут под временным снегом,
под снегом картонным.
Их подбирают и плачут.
Все повторится. И полные ветра карманы
потянут к земле или лопнут от свиста.
(Спокойствия и не хватает на свете,
а тревога напрасна.)
Нет, никогда не забудут —
потому что вовек не простят —
всенародно, построчно.
Родина только на вид равнодушна.
«Ты проснешься тихая, смешная…»
Жене
Ты проснешься тихая, смешная,
и лениво скажешь: «Вот ночное
солнце!..» и покажешь на бумагу.
Жизнь меняю страстно, добровольно:
лучики вяжу в пучок сердитый,
ставлю в вазу – в кляксу на углу.
Спи, земная, ни о чем не думай.
Страх волною по реке проходит,
чуть качает утку, как ресничку,
и рябит в прибрежных камышах.
Я стою, держу в руке подснежник,
потный кулачок вперед протянут,
носик вздернут смирным
