забор делаем мы. За свой счет. И подписываем вечный мир. Никаких притязаний на Смоленск, Минск, Вильну и Краков.
– Ну… продолжай. Чем подкупите?
– Киевом. Мы выводим контингенты из Киева. На западе у тебя, вас, преград не будет. Забирайте все по Днепр, и за него, и вниз до моря.
– А Новгород? Новгород оставишь нам на закуску?
– И Псков, и Новгород. – Георгий Александрович достал из нагрудного кармана платок и промокнул лоб.
– Щедро? – обратился князь к своим ратникам.
Военные молчали. Они были людьми прямыми, честными, людьми дела и цирк придворный не любили.
– А ты знаешь, что сын мой, Дмитрий, в Дорогобуже княжит? – Великий встал и заложил за спиной руки. Он стал похож на ворону, с которой давеча заговаривал. – Знаешь, что княгиня моя живет при нем? Что это наш любимый удел? Что это родная моя вотчина?
Георгий Александрович молчал. Ему уже совсем было не по себе. Захотелось вдруг на малую родину, в Подмосковье, к старой слепой матери, к теплому кастрированному коту и к пряникам с повидлом.
– Ладно, – согласился князь, – ладно. Бог с вами.
На мгновение послу показалось, что беда прошла стороной. Тронный зал как будто выдохнул. И грубые кирпичные стены, и потолочный свод, и писанные предки князя на потолке – все сделалось менее угрожающим и более знакомым.
– Мы устали от бойни, – продолжил князь. – Дорогобуж так Дорогобуж. Заборов! – позвал Иван Дмитриевич. Не поворачиваясь к боярину, он продолжил стоять перед собственным троном с обмякшим гостем в нем. – Заборов, давай перо. Будем москвичам ответ писать. Соседский.
И широкая улыбка, которая пряталась под бородой, но угадывалась в морщинах на щеках и в прищуре глаз, была последним, что вынес из этой жизни Георгий Александрович. Заборов осторожно вложил сабельку в заложенные за спиной руки, и князь безошибочно проткнул посольскую голову, войдя в нее через слабовидящий глаз. Посол пожевал губами, ноги его свело, он весь скрючился, но с выдохом распрямился и более не дышал. Тяжелое тело повалилось манекеном, не выставляя перед собой рук, на пол. Летописцы зажгли в оконных проемах экраны и скрылись из виду.
– Устали? – обратился князь к ратным.
– Службу сделаем, а уж после устанем, Иван Дмитриевич, – ответил за всех Заборов.
– Ну! Тогда на смотр! – Князь вышел первым.
В зале сделалось глухо. Глашатай остался стоять в дверях, никаких новых распоряжений он не получал. Георгий Александрович предсказуемо так и лежал, согнутый в коленях, упершийся лицом и торчащей из него рукояткой в пол. За окнами сверкал зимний ненастоящий Смоленск.
В заметенном ночной пургой поле, далеко от кремлевских стен, стояло войско. На лошадях, обернутых хромированными листами брони, восседали всадники в черных комбинезонах. На отдалении, на высоком холме, стоял князь со свитой и любовался черным морем людей. Оно простиралось до горизонта,
