без разгону не мог и слова сказать, выходило так: «Гы-гы-гы-гы-г-г-де папа?»
Вера свою вину не признавала, но и не отрицала. Получалось так, что с весны она все чаще выпадала из своего тела, а когда возвращалась, находила мир не то чтобы другим, но подсунувшим ей, Вере, что-то новенькое. Как то пятно на гульфике внуковых шорт, серым по желтому, оно широко растеклось. Вокруг никого, первый одуванчик застыл в траве, и Егорчик ревет – аж лицо стало бурое. С внуком условились «молчок», только с той прогулки жилка внутри нее, Веры, пришла в движение, затренькала, застучала.
– Бы-бы-бы-б-б-ба, закрой! – Возле еще саднящего под юбкой бедра Вера обнаружила белобрысую голову, ощутила груз на локте, держащем дверцу, сощурилась и вдруг услышала писк датчика.
Она захлопнула дверцу, едва не прищемив детские пальцы, что потянулись внутрь холодильника. Егорчик с воем и запинающимися всхлипами убежал в комнату.
В квартире стемнело: пошел дождь.
В начале лета ее ученики разъехались, и всю малышню развезли по дачам, так что Вере приходилось вспоминать игры, чуть ли не из тех, что проходила в пединституте, чтобы Егорчик не скучал. Дачу в Калужской области они с мужем давно продали – с его больным сердцем боялись, что по бездорожью не успеет скорая. Зря. Инфаркт свалил Семена разом прямо тут, в Чертаново, под грохот тележек «магазина у дома», куда Вера отправила его под Новый год. Саша, их единственный поздний ребенок, писал диплом и пропадал не то в общаге, не то у кого-то на квартире. Скорая подрулила к магазину быстро, да Семен был уже мертв. «Скоропостижно», – сказал врач, а Вера услышала взрыв. Муж так пакеты прозрачные взрывал: надует, зажмет в кулак – бабах! – и нет ни пакета, ни воздуха. Вера всегда дергалась: «Ну вот зачем ты?», – а он лишь хмыкал. С той зимы Вера праздники, кутерьму эту не жаловала. До появления Егорчика и елку не наряжали: с ребенком она восприняла застолье, куранты, мишуру как спектакль в ТЮЗе, растянувшийся на неделю. И ее руки больше не тряслись, развешивая игрушки: советские еще шишки с блестками, витые сосульки и шары, где утопали в сугробах избушки с колечками дыма из труб. Когда Егор начал ходить, Зина, ее молодая невестка, стесняясь, спросила: «Вер Васильна, не многовато на одну елку?» «Да ну! Половину перебьем!» – ответила Вера, чувствуя, что квартира ожила наконец.
– И что же он? Так и лежит?
– Конечно, пять дней температура не спадает, взад-назад неотложка, а толку-то?
– В стационар бы…
– Ему семьдесят, больше, кому нужен? Дети, и те померли. В дом престарелых только свезут если: внук приезжал, предлагал на учет поставить. Голова-то тоже уже…
– В нашу дурку? Интернат?
– Ну да, я же говорю. А он, вишь, не хочет, своя кровать ему.
– Что там хорошего, правда? Пару месяцев – и выносят.
Вера, закемарившая на лавке, подскочила, огляделась. Села обратно. Егорчик расковырял в сыром песке яму, куда с разгоном летел самосвал,
