днем спал?
– Жену свою спроси, у нее сегодня выходной был.
Еще в мае, когда праздновали день рождения жены, мать называла ее Зиночкой, он точно помнил. «Их осенью клинит, погодите: смывать перестанет за собой, а то вообще, где туалет, забудет. – Вчера теща позвонила уже не Зине, а прямо ему. – Саш, она, конечно, мать тебе, я понимаю, но Егорчик там, с ней… Ты подумай».
Во дворе скрипнули тормоза машины, фары осветили лицо Егорчика, захватили кусок стены над ним. Егорчик засопел, сбил одеяло к ногам, скрутив жгутом. Вспыхнула над ним фотография матери с отцом в молодости. В широкополых шляпах, мать в бусах, у отца сигара гаванская, картонные пальмы за спиной. Фотография выцвела, а их глаза – нет. На юбилее мать говорила, подвыпив, что тогда Саша в «Артеке» был, а они с отцом «раздухарились», едва ему брата не сделали. Потом перевезли из деревни бабку после инсульта, и о втором речи не стало. Седина пошла.
Саша шагнул в комнату, собираясь укрыть Егорчика потеплее. «Я договорилась с кем надо, приплатила чутка, вам с нее – только заявление взять, ну, уговорите как-нибудь, что ли. Да! И осмотр пройти. Но это формальность. Саш, але? Слы-ши-шь меня?» Вспомнилось, как теща понизила голос. Доверительно так. Саша постоял над сыном, обхватив себя руками крест-накрест, и вышел из комнаты.
В окне напротив толпились огни, плясали гирлянды, под потолком болтался десяток воздушных шаров. Дорогих, с металлическим блеском. За столом перед Верой сидел закутанный в ее старую шаль Егорчик и водил высохшим фломастером по листу. Вжик-вжик! Пахло сгоревшим луком, из форточки сквозило по ногам, и снег, мелкий, как соль, насыпал на подоконнике горку. Он все нашептывал, о чем-то напоминал. Вера прислонила чашку к виску, тепло зашевелилось, убаюкало ее жилку, но не сняло спазм, не дошло до ступней. Она не помнила таких вьюг в ноябре. Она не знала, куда подевалась вся осень и отчего ее как будто нет на этой кухне.
Зина напевала, шлепала тапками по полу и, словно осталась наконец одна дома, с грохотом швыряла в мойку вилки, ложки, тарелки, не стряхнув в ведро остатки обеда.
– Зина, прошу тебя!
– Ну что такое?
– Что? – Вера почувствовала усталость. – Да так…
Поаккуратнее бы… С тарелками.
– Пффф, новые купим! Тошно видеть эти розочки, не то что есть с них. И тяжеленные. Вот кружка эта – убить такой можно, не дай бог на ребенка уронить.
Егорчик поднял голову, фломастер заскрипел живее, из нарисованной трубы колечками выскочил дым.
– Вот когда купите, тогда и выбросим.
– Да? Вообще, вы бы собирались уже, что ли. Там очередь небось: бабки сидят как привинченные у всех кабинетов. Надо было нам раньше, конечно, блин. – Зина осеклась.
– Б-блин! – вторил матери Егорчик. Он теперь заикался, только когда повторял новые слова за старшими: психолог обещал, что это пройдет, как и те сны про птиц.
Вера отставила
