105]. Другой автор констатировал: «Фактически в Соединенных Штатах термин “мультикультурализм” часто применяется в отношении всех видов политики идентичностей» [Kymlicka, 2004, р. 9]. А Д. Холлинджер также заметил: «Самым предпочтительным словом в дискурсе мультикультурализма теперь является идентичность» [Hollinger, 2005, р. 6]. В других социально-политических контекстах, в том же канадском, большую значимость получила собственно политика мультикультурализма, направленная на скорейшее включение мигрантов и некоторых других отличных общностей в принимающее сообщество. Альянс американской идеи идентичности с канадским мультикультурализмом повысил уровень неопределенности в их базовых формулировках. Не случайно вскоре обнаружилось, что попытки закрыть все возникавшие проблемы в рамках принятых концептов стали причиной издержек, которые, в частности, дали основание С. Хантингтону утверждать: «Культы мультикультурализма и многообразия заняли место культов левизны, социалистической и пролетарской идеологий» [Хантингтон, 2004, с. 225–226]. Одну из причин произошедших перемен показал, в частности, историк Р. Дей, который объяснял эти новые тенденции вызовом постмодернизма, заставившим отказаться от прежних универсалистских представлений и обратить внимание на реальность многообразия в обществе и культуре [Day, 2000].
Коллизии с попыткой придания культуре роли всеобщего ключа к решению различных проблем, а также участившиеся проявления «этнического возрождения» повлекли за собой необходимость признания в исследовательском поле еще одного концепта – этничность. Взаимосвязь этих базовых концептов получила выражение в новом определении – этнокультурное происхождение. Сама идея этничности получила признание у зарубежных исследователей только с конца 1960-х годов ХХ в. [Barth, 1969]. Но все более распространявшееся влияние концепта идентичности часто приводило к тому, что и сам процесс «этнического возрождения» стал рассматриваться как часть более широкого движения, получившего название «политика идентичности» [Kymlicka, 2004, р. 9]. Одну из причин подобного отношения к явлению этнического многообразия объяснила Ф. Беккер: «Вплоть до середины 1970-х годов еще существовал широкий консенсус по вопросу о том, что этнические различия будут стираться в процессе модернизации. Поэтому этничность рассматривалась только как третьестепенный фактор, и, по общему тогдашнему убеждению, этнические различия можно было списать в подстрочник истории» [Беккер, 2001, с. 68]. Но почему-то это сугубо «временное и незначимое обстоятельство» все более и более настойчиво заявляло о себе. Поэтому науке, в том числе ее политической отрасли, пришлось по-новому взглянуть на него.
Сразу приходится констатировать, что исходная разнородность социально-политических контекстов стран и регионов определила различия и в трактовках этнического феномена. Так, одно из влиятельных за рубежом направлений рассматривало заявившее
