куда мне спешить: я тапереча холостой. Ронин вдруг вспомнил, что старик уже месяц, как схоронил жену и почувствовал в душе какую-то неловкую жалость к старику.
– Тогда оставайся на вторую смену, разбогатеешь ещё на полтора «косаря», – бросил он шутливым тоном и прихватил за ремень спортивную сумку, загодя упакованную нехитрым домашним скарбом, который он таскал с собой из смены в смену.
Между тем, в образовавшийся проём уже вваливались две грузные фигуры охранников.
– Лиса была? – первым делом спросил один из них, в пятнистом камуфляже, осмотрев пустые алюминиевые чашки у порожка вагончика. Вопрос прозвучал как пароль, с которого здесь обычно начиналась работа каждой новой смены, и Ронин, ожидавший этого вопроса, кивнул в ответ и улыбнулся.
– Была. И не одна, – ответил за него Петрович. – На этот раз мамаша привела с собой лисёнка. Весь вытянутый какой-то и тощий, как селёдка. Хвост жидкий и облезлый, мордочка, ушки и лапки – чёрные. А сам – тёмно-рыжий, как мамка. Растянулся перед нами на снегу, как собака, морду на передние лапы положил и смотрит своими маленькими, грустными глазёнками: есть просит. Пришлось всю мамашину пайку ему скормить. Цирк, да и только!
– А, что лиса? – подал голос другой охранник.
– А что, лиса, – повторил Петрович, – встала за шлакоотвалом, метрах в двадцати от нас и наблюдает, как сынуля уплетает содержимое её мисок А ещё дальше, метра на три от неё, и папаша стоит. Ну, прямо, – святое семейство. Охранники дружно рассмеялись.
– Без харчей осталась рыжая?
– Да, нет, не скажи, – Петрович искоса глянул на Ронина и улыбнулся в усы, – Серёга отдал ей всю свою пайку.
– Ну, ты даёшь, кинолог, – присвистнув, ухмыльнулся верзила в пятнистом камуфляже, с неподдельным изумлением глядя на Сергея, – Всё отдал лисе, а сам остался без хавчика.
– Ну, ты, даёшь, – ещё более выразительно повторил он и сокрушённо замотал головой.
– Эй, хорош там базарить, мне кроме вас ещё три поста менять! – нервно гаркнул из кабины УАЗа водитель, и в дополнение сказанного пару раз хрипло «клаксонул» в промозглую тишину весеннего утра, мигнув при этом фарами дальнего света, Ронин и его напарник, наскоро распрощавшись с новой сменой, уселись в нагретом салоне дежурной машины, которая тотчас рванулась по накатанному насту, выхватывая фарами из темноты очертания заводских сооружений вместе с густой стеной деревьев и кустарников лесопарковой полосы. Объезд оставшихся постов, с процедурой пересменки, если двигаться от «точки», занимал самое малое полчаса, поэтому можно было ещё как следует «покемарить» под монотонное урчание мотора. Ронин закрыл глаза, но, спустя минуту или две, сквозь пелену забытья до его сознанья донеслось несколько странных хлопков, и в следующее мгновенье машина резко дёрнулась, с силой качнув корпуса сидящих в ней, вперёд и остановилась. Он болезненно воткнулся грудью в приборную
