ли ты все заветы моего Указа о милосердии к живым существам, когда станешь новым Сёгуном?
– Клянусь тебе, отец, я сохраню каждую букву твоего Закона, и ни одна волосинка не упадёт с головы любой Божьей твари. – Цунаёси растроганно улыбнулся, глядя на преемника влажными глазами. – А ты можешь дословно процитировать какую-нибудь выдержку из моего Указа? – спросил он.
– Конечно, отец! Вот, например, одно из основных положений твоего Указа гласит: «Собаки и кошки должны быть свободны, они могут ходить, где хотят, и никто не имеет права прогонять их с дороги». – Сёгун, блаженно улыбаясь, закрыл глаза и некоторое время лежал молча, погружённый в свои мысли. Затем, не открывая глаз, вновь обратил внимание на собеседника и тихо сказал:
– У нас есть прекрасный театр «Кабуки», коего нет нигде в мире. Позаботься о нём. Актёры там играют за жалкую коку риса и играют прекрасно. Так быть не должно, и в этом есть моя вина. Стихийные бедствия, обрушившиеся на Эдо в последнее время, опустошили всю казну, и теперь мне даже нечем заплатить им. А художники, поэты и музыканты! Каково им сейчас? Кстати, ты знаешь наших прекрасных поэтов? Можешь ли прочитать мне что-нибудь из них?
– Да, отец. Ну, вот, хотя бы из Басё:
«И осенью хочется жить
Этой ласточке: пьёт торопливо
С хризантемы росу».
– Это про меня, – с грустью произнёс Сёгун. – А ещё?
– Ещё вот, мой господин: хокку от Буссона и Иссы:
«Печальный аромат!
Цветущей сливы ветка в
Морщинистой руке».
– Это Бусон. А, вот, Исса:
«О, с какой тоской
Птица из клетки глядит
На полёт мотылька».
– И это всё тоже про меня! – с горечью воскликнул Цунаёси. – Ты, словно, специально подобрал эти стихи, Иэнобу! – В глазах Светлейшего блеснули слёзы.
– Простите, отец, я не хотел огорчить Вас! – Иэнобу припал на колено и коснулся губами руки сюзерена.
– Нет, нет, всё хорошо, сын мой, всё хорошо. Теперь я спокоен за будущее моей страны. Человек, который так тонко чувствует природу и искусство, не может быть тираном. А сейчас простись со мной и покинь мои покои. – Он нежно посмотрел на плачущего племянника, который, не скрывая чувств, целовал покровы его одежды. После ритуала прощания Иэнобу, рыдая, вышел за дверь.
– Теперь ты, Нобуко. Подойди ко мне. – Маленькая женщина с некрасивым и нервным лицом, быстро перебирая ножками, скрытыми цветастыми полами кимоно, подошла к мужу. При дворе давно поговаривали, что она не здорова рассудком. Злые языки даже перешёптывались о том, что это она отравила в младенчестве сына Цунаёси, не желая мириться с тем, что тот родился от какой-то, там, наложницы, а не от неё. Возможно, это были только слухи, но агенты тайной службы безопасности «мецукэ» всё чаще докладывали главному советнику, а тот – Сёгуну, о её неадекватном поведении и о том, что
