травы на просохших пригорках, и только серебристые змейки ручейков ещё спали между бурыми гребешками подстывшей грязи, схваченные тонкой слюдянистой корочкой льда.
Окно Серёжиной комнаты выходило во двор, открывавший широкую панораму стройки. Здесь, почти на глазах, рос новый микрорайон, и мальчик с удовольствием наблюдал за процессом рождения этого каменного чуда. Его интересовало всё: и фигурки строителей, бойко сновавших на своих высотных площадках, и гигантские вертушки стрел у башенных кранов, и бетономешалки, непрерывной чередой сменявшие друг друга. Теперь он гордился тем, что является жителем нового девятиэтажного дома, да ещё в центре растущего микрорайона, который ничуть не походил на то окраинное захолустье, с его двухэтажными, брусковыми домами, в обрамлении огромных, пыльных лопухов, в котором прошли шесть его безмятежных лет. Иногда оттуда, как из другого мира, к ним приезжала бабушка, наполняя Серёжкино сознание отголосками прежней, счастливой жизни. И ещё от неё пахло комодом, где хранились пахнущие нафталином платки и старинные цветастые платья. Бабушка была самым добрым человеком в мире, и у неё были самые вкусные в мире пироги.
После утренней трапезы, как обычно следовало в погожие выходные дни, родители с Серёжкой отправлялись гулять по городку, который, хотя и был «закрытым», но вполне себе, современным и ухоженным, со множеством зелёных садиков и целой лесопарковой зоной в придачу, плотно окружавшей его снаружи. Мама в такие минуты казалась удивительно молодой и красивой, рядом с папой, тоже красивым и сильным, и Серёжка, счастливый, шёл между ними, сунув свои узкие лодочки рук в огромную, твёрдую ладонь отца и, нежную, мамину, щурясь от яркого солнца и, шумно выдыхая пар. Воздух, хоть и был весь пронизан иголочками солнечного света, но оставался ещё холодным, даже морозным, и голуби, не веря в скорую оттепель, продолжали оккупировать тёплые оазисы колодцев. Кормить голубей – было великим удовольствием и неотъемлемым правом Серёжки, поэтому в кармане его пальтишка всегда лежал кулёчек пшена, ждавший своего часа. Но самой заветной мечтой мальчика была, конечно же, собака, большая и вислоухая, которая могла бы носить сумки с продуктами, подавать тапочки и проделывать ещё массу всяких других забавных вещей. В этом вопросе он почти никогда не находил общего языка с родителями, и все разговоры на эту тему, как правило, кончались слезами и продолжительной обидой. Первой сдавалась мама: «Ну, хочешь, мы купим тебе птицу. На рынке, на днях, продавали таких красивых попугайчиков.
– Говорящих? – оживлялся Серёжа.
– Ну, наверное, говорящих, – неуверенно отвечала мама. И, поскольку варианты с рыбками отпадали сразу, то приходилось мучительно выбирать между черепахой и птицами. По ночам ему снились летающие собаки с лохматыми и грустными мордами, и Серёжка, просыпаясь, плакал от жалости к бездомным четвероногим бродягам, а заодно и от жалости к себе. Отец, хоть и придерживался нейтралитета, но ко всяким попыткам притащить со двора пса относился весьма настороженно, если не враждебно.
