болване-поэте, – ответил Шишак. – Это-то я понимаю. Но похоже, твой братец решил, будто мы приняли всерьез вислоухого олуха с его болтовней, а вот это уже выше моего понимания. Отдыхай, Пятик. Нас волнует только переполох, который ты учинил. Что же касается этого Дубравки, этого Дубравного Корешка, могу сказать одно: Дубравку мы вырвем, останется один Корешок.
Пятик так вытаращил глаза, что они стали просто как у мухи – больше головы.
– Ты думаешь? – сказал он. – Ты в это веришь? Но тогда все вы, каждый на свой лад, тоже бродите в этом тумане. Где?..
Орех перебил его, и Пятик вздрогнул.
– Пятик, я не стану притворяться. Я догнал тебя, потому что рассердился и хотел вправить тебе мозги. Ты нам испортил прекрасное начало…
– Испортил?! – воскликнул Пятик. – Я испортил?! Да все это племя…
– Успокойся. Я хотел выбранить тебя, но ты так расстроен, что без толку это. Сейчас ты отправишься с нами вниз и ляжешь спать. Пошли! И помолчи немного.
Кроликам порой проще, чем людям, потому что они не стыдятся применить силу. И Пятик, у которого не было выбора, спустился вслед за своими провожатыми в нору, где Орех провел предыдущую ночь. Теперь там никого не было, и они легли и уснули.
17. Блестящая проволока
Когда травы цветущий луг
Лишится, взор откроет вдруг
Дурные вещи;
И лес безмолвный за спиной
Обступит вдруг глухой стеной —
И «в клещи»!
Скрипит засов, а по дороге,
Скрипя, подкатывают дроги,
И вдруг
Приходят женщины, они черны.
Еще – прозекторы, все горбуны.
«Чик!» – и каюк!
Было холодно, было очень холодно, крыша была сделана из костей. Крыша из сплетенных тисовых веток – крепкие сучья качались туда-сюда, вверх-вниз, твердые, словно лед, усеянные тусклыми красными ягодами. «Пошли, Орех, – сказал Барабанчик. – Мы хотим отнести ягоды и съесть их в большой пещере. Если твои друзья хотят жить по-нашему, они должны научиться таскать все во рту». «Нет! Нет! – закричал Пятик. – Нет, Орех!» Но потом появился Шишак, качавшийся на ветках вверх-вниз, и рот у него был полон ягод. «Смотри! – сказал Шишак. – У меня получается. Я нашел другую дорогу. Орех, спроси меня „где?“! Спроси – „где?“! Спроси – „где?“!» Потом они бежали другой дорогой, бежали уже не к норам, а по полю, по холоду, и Шишак ронял ягоды – кроваво-красные капли, красные капли, твердые, словно проволока. «Нет, – сказал он. – Не надо их трогать. Они холодные».
Орех проснулся. Он был в норе. И трясся от холода. Почему рядом никого нет? Где Пятик? Орех сел. Дальше ерзал и ворочался Шишак, тщетно пытаясь прижаться к теплому боку. Песок на месте Пятика еще не остыл, а Пятик исчез.
– Пятик! – позвал Орех в темноту.
Но, не успев закрыть рот, он понял,
