папаша Жак, указывая на кровавый отпечаток. – И потом, мы бы ее увидели, так же как человека, и, так же как человек, она оказалась бы заперта и в комнате, и в павильоне!
– Вероятно, – согласился я. – Пока я не увидел Желтую комнату, мне тоже казалось, что, быть может, кошка матушки Молельщицы…
– И вы тоже? – вскричал Рультабийль.
– А вы? – парировал я.
– Что вы, мне это ни на секунду не приходило в голову. Прочитав статью в «Матен», я знал, что ни о каком животном и речи быть не может. Теперь же я уверен, что здесь произошла ужасающая трагедия. Но почему вы ничего не сказали нам о найденном берете и платке, а, папаша Жак?
– Но их же забрал следователь, – неуверенно ответил тот.
– Я не видел ни платка, ни берета, но тем не менее могу сказать вам, как они выглядят, – с весьма серьезным видом парировал репортер.
– Да вы хитрец, – пробормотал папаша Жак и в смущении закашлялся.
– Платок – большой, голубой в красную полоску, берет – поношенный, баскский, вроде этого, – сказал Рультабийль, указав на голову старика.
– Все верно. Вы просто колдун, – промолвил папаша Жак, безуспешно пытаясь рассмеяться. – Откуда вы узнали, что платок голубой в красную полоску?
– Оттуда, что, не будь он голубым в красную полоску, его вообще не нашли бы.
Не обращая более внимания на папашу Жака, мой друг достал из кармана лист белой бумаги, взял ножницы, нагнулся над отпечатками ног и, наложив листок на один из них, принялся вырезать. Когда он закончил, в руках у него оказался точный бумажный контур подошвы. Он отдал его мне и попросил не терять.
Затем он возвратился к окну и, указав папаше Жаку на Фредерика Ларсана, все еще крутившегося на берегу пруда, с беспокойством поинтересовался, не собирается ли и полицейский прийти поработать в Желтую комнату.
– Нет, – успокоил его Робер Дарзак, который не произнес ни слова с той минуты, когда Рультабийль передал ему обгорелый обрывок бумаги. – Он утверждает, что ему нет нужды осматривать Желтую комнату, так как убийца покинул ее самым обычным образом, и что сегодня вечером он все объяснит.
Услышав эти слова, Рультабийль – необычное дело! – побледнел.
– Неужели Ларсан знает правду, которую я пока только чувствую? – пробормотал он. – Фредерик Ларсан – мастер своего дела, большой мастер, достойный восхищения. Но сегодня требуется нечто большее, чем просто полицейская работа, большее, чем может подсказать опыт. Сегодня требуется логика, понимаете, та самая логика, которой пользовался Господь, когда сказал, что два плюс два будет четыре! Нужно взяться за дело с верного конца.
Мне удалось нагнать друга лишь на пороге павильона.
– Ну успокойтесь же, – заговорил я. – Вы чем-то недовольны?
– Напротив, – глубоко вздохнув, признался он. – Я очень доволен. Мне удалось многое выяснить.
– В плане умозрительном или материальном?
