ткань и въелась в кожу.
Это было хуже, чем обжечься о горячий очаг, – боль длилась и длилась. Обругав косоруким идиотом, мастер цеха отправил его промывать ногу водой, а когда Генрих вернулся, чуть прихрамывая, объявил:
– Штраф пятьдесят кредитов. Ты ещё бы в чан с краской полез, тупица! Давай, за работу!
Мастер, так-то, был хорошим мужиком. Генрих понимал: он мог и серьёзнее оштрафовать.
Но не потеря пятидесяти кредитов и не боль в ноге занимали его, пока он продолжал обрабатывать доску за доской. Он думал: как бы отлить немного этого вещества, бесцветного и жгучего, и забрать с собой.
Воровство на фабрике было обычным делом. С ним боролись, конечно. Но куда серьёзнее следили за мастерами и шефами, которые, ходили слухи, иногда пытались выносить целые телеги добра, чем за рабочими, от которых убытков было максимум – пара деревянных обрезков, которые легко спрятать в карманах, или несколько лоскутков обивочной ткани. На памяти Генриха всего трижды директор фабрики устраивал показательные увольнения за кражи, и всякий раз к украденной мелочёвке добавлялось какое-то другое прегрешение.
Вот только морильный раствор – не деревяшка и не тряпка. Его в карман не уберёшь.
План Генрих прорабатывал неделю. Искал маленькую бутылочку, мыл её, чтобы, как учил дядька Ратмир, вещества не вступили в соединение. Потом убедился: если пристроить бутылочку в углу конвейера, по которому подходят доски, то её никто не видит и она не падает. Только проверив в течение трёх дней, что бутылочка не привлекает внимания и не может случайно разбиться, Генрих перешёл к финальному этапу и, продолжая обрабатывать доски, понемногу, заходов в десять, отлил немного вещества. Бутылочку тут же закрыл пробкой, а перед уходом со смены спрятал в карман.
Он нервничал. Руки дрожали от волнения, а во рту то и дело становилось солоно, когда он думал о том, что собирается сделать. Мама бы за такое не похвалила, это он точно знал. А вот дядька Ратмир, наверное, понял бы. Но даже ему Генрих не собирался ничего говорить раньше времени. Во всяком случае, в одном он не сомневался, то и дело потирая маленький, но болезненный ожог на ноге: Рик это заслужил.
За три года знакомства он подкидывал Рику, да и другим из его свиты, немало пакостей, так что действия были ясны. Генрих точно знал, как задержаться в классе на пару минут, притворившись, что не всё списал с доски. А задержавшись, он подошёл и щедро полил вонючим морильным раствором парту и стул Рика, сунул бутылочку за оконную раму и быстро вышел в коридор, закрывая за собой дверь.
Весь перерыв он прятался у дверей библиотеки – внутрь заходить не хотел, чтобы не встречаться с Сэмом. Рик с компанией покружили рядом, но быстро отвлеклись на более доступную жертву. Генрих, глядя, как они загоняют в угол заику Эветта, подумал с сочувствием: «Потерпи ещё разок, приятель».
***
В класс их впустили с ударом колокола. Генрих сел на место, достал тетрадку и замер, глядя на учителя. Он делал так всегда – не шумел в начале урока, не вертелся. Но обычно
