не был ни журналистом, ни писателем, друзья называли его блогером, а сам он считал, что просто высказывает своё мнение в интернете, «ведь кто-то же должен быть гласом народа». Та самая статья, что теперь сулила проблемы не только на работе, но и с законом, касалась политики лицемерия и завершалась недвусмысленным вопросом: «Куда может завести слепой поводырь?»
Что ж, стоит подумать: отказаться от правды или от свободы, саморучно записав своё имя в ряды «несуществующих» политзаключённых. Конечно, никто не станет меня спасать, как того парня. Как его? Болунов, да. «Я/МЫ Кравцов» не будет. Будет всегда только «Я». И искреннее желание перемен. Так размышлял Максим, следуя после работы к Болотской, где кипела жизнь, где можно выпить в компании единомышленников, оставив в баре весь негатив рабочего дня.
«Хочешь справиться со своим сумасшествием – навещай тех, кто ещё безумнее» (Эмиль Чоран.)
Такое послание, написанное красными витиеватыми буквами поверх замутнённого портрета брюзги Чорана, висело в чёрной рамке на стене моего кабинета, разбавляя различные дипломы и сертификаты.
Моя сестра Алина увлекалась каллиграфией и сделала такой оригинальный подарок в первый рабочий день. Я, тогда совсем молоденький парнишка, на котором смешно висел белый халат, сильно удивился и обрадовался, увидев Алину у ворот больницы, по-моему, даже забыл о волнении, что будоражило всё утро. С сестрой мы встречались редко. Алина рано покинула родительский дом, быстро родила и вышла замуж. К моменту, когда я только начал считать себя взрослым, у неё уже двое детей и ужасно пессимистичное отношение к жизни. Она моя полная противоположность, но я всегда чувствовал нашу неразрывную связь и трепетную любовь. Мы обнимаемся и сестра отдаёт этот странный подарок, который мне лет пять некуда будет повесить. Алина пахнет, как обычно, какими-то цветочными сладкими духами, и теперь, спустя годы, когда смотрю на эту картину, словно ощущаю родной запах Алины, и в этих чувствах нежной любви мне легче находить силы на доброе отношение к людям, которым с их безумием повезло чуть меньше, чем мне.
Безумием многие считали любить такую работу, изучать новые методы, переводить статьи и проводить эксперименты. Я быстро понял, что шизофрения не аппендицит, но это не уменьшало во мне потребности приходить сюда, желания помочь хоть немного, хотя бы попытаться покопаться в глубинах расщеплённой психики, чтобы отыскать поломку.
В кабинет энергично ворвалась медсестра.
– Павел Алексеевич, добрррого утррреца, – звонко пропела она. Пухленькая кучерявая Тамара Степановна с первых минут знакомства взяла меня под крыло. У нас сложились хорошие отношения, и я не сразу понял почему. Сейчас она была доверенным лицом, верным оруженосцем, помощником и просто другом.
– Ну что там у нас, как обстановка? – я встал из-за стола, насыпал растворимый кофе с ложкой сахара в одну кружку, поставил перед тараторящей Тамарой, во вторую – чёрный чай, залил кипятком. Как же она напоминает
