погодой, мамой, собой. В такие времена учебники закидываются на шкаф или даже в мусорное ведро. Но всё же Серёжа поступил в колледж в родном городе. И вдруг жизнь вроде наладилась, все постепенно свыклись с его чудачествами, объясняя просто скверным характером. Мальчик даже нашёл подружку. Но счастье длилось недолго: вскоре Серёжа стал утверждать, что она его использует, изменяет и смеётся за спиной, строит козни и вообще хочет его смерти. Мать испугалась не на шутку, поговорила с девочкой. Та рассказала, что Серёжа уже давно на пустом месте накидывается на неё, немотивированно устраивает сцены, обвиняет во всех смертных грехах и ведёт себя очень странно, а в последний раз по секрету рассказывал, что знал Македонского и тот научил его убивать соперников. Тогда-то мать и привела Серёжу в психоневрологический диспансер. И вот белобрысый, с огромными глазами и тонкими губами парень попал в отделение. «Недифференцированная шизофрения», – значилось на первых листах истории болезни. Я наблюдал быстрое прогрессирование, уточнение диагнозов, ответы на лечение, точнее, их отсутствие, и вот кататоническое поведение, мутизм, ступор.
– ЭСТ, Павел Алексеич, высокой мощностью. Решайтесь, проведём вместе, я не вижу вариантов, – седой желтозубый старичок, главврач больницы разводит руками.
Я решил обратиться к старшему товарищу, надеясь, что в этом, когда-то остром уме ещё теплится тот гений, благодаря которому профессор Ризо был тем, кто он есть.
– Ну, прошлые ЭСТ ни к чему не привели, а повышать мощность – это уже небезопасно, учитывая его состояние.
Я, вопреки мнению большинства советских психиатров, всегда был против электросудорожной терапии, но, нужно признать, видел несколько пациентов, которым она помогла.
– Да? – профессор смотрит красными блестящими глазами, – тогда займитесь психотерапией.
Я не успел понять, насколько он серьёзен, как в кабинет постучала и вошла секретарша.
– Георгий Мусаевич, к вам пришли, – и тихо добавила, – из министерства.
– Так что заходи, Паша, как что надумаешь.
Я пожал его костлявую руку и вышел. Долго ещё в голове звучал голос Ризо: «Займитесь психотерапией». Я вспомнил, как часто приходилось объяснять разницу между психиатрией и психотерапией. Особенно маме, которая всё представляла сына в просторном кабинете с кушеткой, на которой лежит зажравшийся бизнесмен в депрессухе, и я объясняю ему, что яма в лесу снится не к тому, что за ним скоро придут конкуренты, а, возможно, из этой ямы он достанет тот самый клад, найдёт то, что так долго искал. В какой-то момент раздражение на такие фантазии матери сменилось любопытством, что же ещё она напридумывает. Бесполезно было объяснять, что мой интерес – это нарушение работы мозга, выявление патологии и по возможности лечение, больше на физиологическом уровне, нежели на психическом. Мне не нужно было погружаться в душу, скитаться в детских переживаниях
