её мгновенно.
– Уезжай скорее отсюда, – сказала ей скрипучим голосом бабушка, у которой уже тоже не было никаких сил плакать, – здесь тебя ждёт только горе да разочарование. Твой родной город уничтожил всю нашу семью, мне скоро тоже срок выйдет. Соседи похоронят меня, не беспокойся. Ты ещё молода, тебе нужно думать о своём будущем. Нельзя оставаться здесь и губить себя – попытай счастья в иных краях, беги из Рима!
Совершенно опустошённая и наповал убитая горем, с застывшим, словно у античной статуи, лицом, Франческа брела спустя несколько дней вечером по улице, возвращаясь с очередной подработки. В её голове не было ни единой мысли – их безумный хоровод так дико наплясался за последние дни внутри неё, что теперь она не впускала в себя ничего, ибо переваривать их сил уже никаких не было. «Бежать из Рима? Куда? Кому я нужна?». Это были единственные мысли, посетившие её. Может быть, и ещё что-нибудь вдруг пришло бы ей в голову, если б не возникший из темноты французский патруль.
Они выросли из ниоткуда со своими фонарями, трое солдат, точнее, солдат было двое, третий оказался капралом. Перегородив переулок, по которому брела Франческа, они заулыбались своими гнилыми ртами. Эти три небритые рожи освещались фонарями однобоко, отчего становились ещё ужаснее, потому что свет падал на каждое лишь с одной из сторон, другая же оставалась в полутени.
– Какая знатная бабёнка! – фыркнул один, – одна шляется по ночам! Мужика, никак, ищет!
– Не иначе как! – хрюкнул другой и высморкался в два пальца, – просто так бабы по городу ночами не шастают!
– Ну, раз ищет мужика, – расплылся в гнилой улыбке капрал, – то ей несказанно повезло – напала сразу на троих отменных жеребцов! Сейчас мы эту кобылку взнуздаем!
Ах, если б Франческа только знала, что этот капрал не кто иной, как капрал Жерар, всего пару дней назад так бесчеловечно и так безжалостно лишивший жизни её маленькую сестрицу Джильду! Но она не могла знать этого, и в тот миг ей было всё равно, что станется с нею сейчас. Она понимала, что через несколько мгновений эти грубые французы лишат её девства, а может, и жизни, но судьба не имела тогда для неё ни малейшего значения. Получив затрещину от капрала Жерара, она повалилась, словно сноп, прямо в грязь, но не от безволия, а просто от бессилия, потому что вот уже второй день почти ничего не ела. Солдаты, как голодные свиньи, набросились на неё, пуская слюни со своих гнилых зубов и изрыгая ругательства и прочие непристойности, адресованные Франческе. Очевидно, от этого они возбуждались ещё более. Один встал в головах, другой сбоку. Оба подняли фонари, освещая безвольное и покорно лежащее тело девушки со стеклянным взглядом, а Жерар, задрав ей юбки и оголив покрытое чёрной порослью лоно, принялся снимать штаны, приговаривая: «Ишь ты, гляньте-ка, лежит – не шелохнется! Точно встречи с нами искала! Ну, держись, сейчас отведаешь французского уда, а то ваши итальянские, говорят, на завершение больно скоры!».
Спустив
