это. Но снятся, сука. Она могла бы? Могла бы! Просто назло! Из принципа! Из своей непобедимой стервозности! И я вижу во сне, как чужие руки закрывают от меня ее обнаженную спину. И каскад ее русых волос по этим рукам.
А есть сны и похуже. Я вижу, как взрывается копна ее волос от удара по лицу. Не вижу кто это делает. Но убью, блять… Не сметь! Только я могу трогать ее лицо. Она часто получала по нему. От матери, от отчима. От левых каких-то уродов. Уверен, всегда заслужено. Потому, что борзая идиотка. Но я обещал, что больше ее никто не ударит.
Сейчас я готов разбить это лицо сам. Но когда вижу во сне, как кто-то делает это… Все внутри меня обрывается от страха и беспомощности. Это даже хуже, чем чужие руки на ее спине.
Скидываю толстовку и джинсы, падаю на диван. На ее место – с краю. Мы дрались за это место, но она не может спать у стены. А я не хочу. После продолжительных боев диван был выдвинут на середину комнаты. Так и жили. С диваном посреди комнаты. Неудобно, пиздец!
Я задвинул его обратно к стене. И сейчас сплю с краю. Уже двадцать семь дней. И я ненавижу это место.
– Давай, зараза, напиши мне какую-нибудь ядовитую гадость! Ты же никогда не могла сдержаться, почему молчишь сейчас? Разве могла тебя удовлетворить разгромленная квартира. Где ты? Напиши… Я хотя бы буду знать, что еще никто не убил тебя, дуру.
В шкафу открыта дверца, я вижу полку с ее бельем. Смешные, почти что детские, трусики с накуренными котами, шикарный черный бюст от Victoria’s Secret, пижама с пломбиром и кексами. Это я дарил…
Практически все оставила. Даже мои подарки. Нет, особенно мои подарки. Обручальное кольцо было надето на средний палец ее подставки для колец в форме руки и водружено на стол, посреди комнаты. Такой вот прощальный жест. Я обещал тебе, что переломаю твои пальцы, если ты еще раз покажешь его мне? Ну может, не переломаю, но отобью линейкой, так уж точно!
Я выкинул подставку. Кольцо оставил. Оба наши кольца висят сейчас на моей цепочке. Потому, что она все еще моя жена. Но, блять, не заслуживает, чтобы я носил ее ошейник на своем безымянном. Предательница.
Бабки забрала. Отложенные на тачку восемьсот штук. Мне не жалко этих денег сейчас. Мне странно, что она взяла их. Я не могу почувствовать точно – почему. Эта дрянь скорее сожгла бы их посреди комнаты, чтобы покуражиться надо мной. Но их «останков» я не нашел. Значит, забрала.
– Зачем тебе эти деньги, м?
Поднимаю глаза на надпись. Она опять мне не подсказывает ничего.
Ну, мудак. И что теперь? Чего тебе сорвало башню?
Я не вернулся в ту ночь. На утро – это. Всё. Это не первая ночь, когда я сбегал от тебя. Когда ты сбегала от меня. Почему тебя перекрыло?
«Мудак»…
– На себя посмотри! – раздавливаю я окурок в пепельнице, глядя на ее стоящую в рамке на столе распечатанную фотку.
Моя крыша едет, я разговариваю с надписью на стене, с фотографией, словно Авария может слышать меня.
Опускаю голову на руки.
– Хватит, Яна, хватит… Нагнула!! Что еще тебе надо?! Что я сделал?!
Отключил телефон?
Да он сел просто!.. И я был слишком
