и разруху. Именно здесь она впервые увидела смерть.
Кровь зудела в жилах, гулко стучала в висках. Страшно хотелось увидеть Джейса, увидеть Алека и Изабель: они бы дали ей точку опоры, позволили бы вновь ощутить себя в своей тарелке… Снизу еле слышно доносились шаги родителей, кажется, даже позвякивали чашки на кухне. Спрыгнув с кровати, она присела на корточки в изножье, где стоял старомодный сундук. Подарок Аматис в прошлый раз, когда Клэри здесь останавливалась; сестра отчима предложила подобрать себе что-то из одежды.
Она откинула крышку. Да, все на месте, аккуратно свернутые вещи, проложенные оберточной бумагой: школьная форма, всепогодные джинсы и свитера, юбки со строгими блузками в комплекте, а на самом дне платье, которое раньше казалось ей подвенечным. Девушка достала его из сундука, развернула и, коль скоро сейчас уже больше знала про Сумеречных охотников, наконец поняла, о чем идет речь.
Не подвенечное, а траурное – вот что. Белое, незатейливое платье с коротким, плотно облегающим жакетом в комплекте, на котором вышиты серебристые руны скорби, а вот здесь, возле обшлагов, почти что невидимый рисунок с птицами.
Цапли.
Клэри аккуратно выложила наряд на постель. Перед внутренним взором встала Аматис; наверняка это платье было на ней в день смерти Стивена. Она надела его на себя, разгладила складки, застегнула жакет на все пуговицы, чтобы скорбеть по человеку, с которым ее уже не связывали узы брака. Покров вдовы для женщины, не способной произнести это слово.
– Клэри? – В дверях, опершись рукой о косяк, стояла мать. – Ну-ка, что это у тебя… О-о… – Джослин пересекла комнату, коснулась белой материи. – Ах, Аматис, Аматис…
– Она ведь так и не смогла смириться с потерей, – полувопросительно сказала Клэри.
– Да, есть такие люди. – Рука Джослин оставила платье, коснулась волос девушки, по-матерински заботливо поправила выбившуюся прядь. – Так же как и нефилимы: мы ведь без остатка отдаем себя любви. Влюбиться один-единственный раз в жизни и умереть от тоски… Мой старый учитель говаривал, что сердца нефилимов подобны ангельским: испытывают всю ту боль, что доступна людям, но, в отличие от них, никогда не излечиваются.
– Да, но у тебя-то получилось. Раньше ты любила Валентина, теперь Люка.
– Знаю, знаю. – Взгляд Джослин ушел куда-то вдаль. – Но это случилось лишь после того, как я провела много времени среди обычных людей; вот когда мне стало ясно, что люди по-иному относятся к любви. Оказывается, ее можно испытывать неоднократно. Стоит лишь залечить сердечную рану, ты можешь любить вновь и вновь. И я всегда любила Люка. Может, не отдавая себе отчета, но все равно любила. – Она показала на одежду, разостланную поверх одеяла: – Этот жакет. Надень его завтра.
Клэри ошеломленно взглянула на мать:
– На заседание Совета?…
– Погибли Охотники. Были Сумеречными, стали Темными, – сказала Джослин. –
