стороны, помялся и фальшиво поклонился.
– Прошу прощения за доставленные неудобства, ç’est de ma faute (*Это моя вина (фр.)).
– Это что сейчас было?! – рыкнул Юки в сторону Мартина, когда Мирай томно и лениво закрыл за собой дверь.
– А что такого необычного? Он же всегда носит нам кофе. Очень учтивый молодой человек, – буркнул Мартин недовольно и присосался к своей чашке. – И вообще, будь так любезен, ори на своих подчиненных, а не на моих.
– Сначала ты разрешаешь ему ходить с накрашенными ногтями, потом он врывается к нам в кабинет, как к себе домой, ублажает тебя кофейком с ванилью, а мне даже нельзя поставить его на место! Что дальше? Он усядется к тебе на колени, начнет целовать в шею, а потом ты завалишь его на стол и прикажешь мне смотреть, как вы развлекаетесь?
– У тебя, как всегда, очень буйное воображение, – покраснел Мартин и допил кофе.
Он увидел, что Мирай красит ногти, когда тот в первый раз принес ему кофе. До того дня Мирай носил перчатки, что казалось Мартину странным. Но вот, Мирай впервые решился переступить черту официоза и перевести их сотрудничество в более интимное русло. Он приготовил себе кофе в комнате отдыха и решил отнести чашечку своему начальнику. Перчатки он, естественно, снял, потому что держать в них посуду было неудобно. Тогда-то Мартин и увидел его накрашенные ногти. Они были холодного темно-синего цвета – берлинская лазурь. Не какие-то банально черные, а берлинской лазури. Длинные тощие пальцы с холодными темно-синими ногтями.
– Я прошу прощения, Харетересу-сан, – сказал Мирай, увидев, что его начальник пялится на его ногти. – Я знаю, что это не соответствует дресс-коду. Я сегодня же все сотру.
– Да я не против, тебе идет, – ответил Мартин, неловко пожав плечом.
– Вам, правда, так кажется? – просиял Мирай.
– Да, конечно.
Если бы Мирай сам не обратил на это внимание, Мартин бы вообще ничего не сказал. Но он был рад тому, что сумел сделать комплимент их новому переводчику. Он симпатизировал этому парню и не видел причин это скрывать. С того дня Мирай перестал носить перчатки.
– Он просто дурачится, – сказал Мартин, аккуратно отставив чашку. – Он чем-то напоминает мне Зайца. У них очень похожие повадки.
– Не сравнивай эту мразь с нашим нежным невинным Сахарком! – надулся Юки.
– Вчера твой нежный и невинный Сахарок послал тебя туда, куда даже я преподов в Гарварде посылать боялся…
– Он всего лишь ребенок, никакой деликатности.
– В конце концов, меня радует уже то, что я способен испытывать теплые чувства к кому-то, кто не связан со мной кровными узами. Выходит, у проклятья Хартлессов тоже есть свой предел.
Юки закатил глаза, взялся за карандаш и вернулся к своим чертежам.
– Увижу этого гаденыша на твоем столе – переведу его в охранный отдел. После того, как вы закончите, – сказал он. – А там пусть наших телохранителей развлекает. У нас же везде видеокамеры стоят?
– И все-таки главный
