послушать, что люди говорят, – одернул друга Павел.
– Да что там слушать, все твердят, что выборы президента прошли с большими нарушениями, что народ против него, потому что экономика страны в стагнации, – возразил ему Петр. – Знаешь, Ириска, что такое стагнация?
Ира знала, что стагнация – это застой, но особого неудовольствия у нее это не вызывало. Здесь, на площади, ей было радостно, что наконец– то она повзрослела и голосовала вместе со всеми за того кандидата, о котором даже в ее группе спорили. Одни говорили, что он олигарх и знает, как обогатить страну, а другие говорили, что он знает, как обогатиться за счет народа. Ира была из первых, тем более, и ее друг был за него. Теперь они стояли вместе здесь на площади, протестуя против того, что их избранник набрал так мало голосов. Все собравшиеся были уверены, что в их продвинутом Питере этот кандидат должен был победить. Ира вместе со всеми покричала «Позор, позор!» и ее, как и всех собравшихся, распирало от чувства своей причастности к истории, к возможности написать свое слово на ее страницах. В речи, звучащие с трибуны, ребята особенно не вслушивались, а потому пропустили слова организаторов о том, что митинг закончился. Когда толпа зашевелилась и двинулась в сторону метро, увлекаемые потоком друзья присоединились к ней, чтобы выйти к автостоянке у вокзала, где был припаркован Пашин автомобиль. Пройти надо было всего метров сто по довольно широкой улице, но что– то вдруг застопорилось этом движении, и к тому времени, когда их компания практически поравнялась со входом в метро, навстречу им стали активно протискиваться молодые люди со словами:
– Валите, там ОМОН!
– Ну и что, мы же ничего не нарушили, – смело заявил Петька, продолжая двигаться вперед, крепко держа за руку подружку. – Сейчас из толпы выйдем, а там уже и машина. Не бойся!
Людским потоком от них отнесло Глеба с Татьяной и Пашку, а потом какой– то непонятно откуда взявшейся турбулентностью прибило к железным щитам ОМОНа. Ира даже не успела перепугаться, как мимо нее пролетело что– то темное и обрушилось на плечо Петьки с криком:
– Сказано, шествия нельзя! Нарушение!
Петька, присев от боли, пытался объяснить, что они не шествуют, а идут к своей машине, за что опять получил по спине и в последний момент успел подставить руку под резиновую дубинку, которая вот– вот должна была обрушиться на спину его девушки.
– Ирина, беги, – последнее, что услыхала она перед тем, как голова Петра мелькнула уже за касками Омоновцев, окруживших несколько парней и оттеснивших их к стоящим на улице автозакам.
Ее, лишенную поддержки друга, закружило в толпе и втолкнуло в вестибюль метро, растрепанную и помятую, с надорванным рукавом куртки. В любом другом случае она бы зарыдала, но сейчас слез не было, а была какая– то странная собранность, давшая ей возможность протиснуться на эскалатор метро, а потом добраться до дома, скрывая от прохожих порванную одежду и насмерть перепуганные глаза. Только очутившись дома, в своей уютной комнатке, она
