смотреть в даль моря. Ничего нового там не увидишь. Перестань тосковать по отчизне. Забудь Пенелопу. Прошло девятнадцать лет, как ты покинул Итаку! Ты уверен, что она жива? Ты думаешь, она не изменилась? Ты уверен, что узнаешь её, если боги вам пошлют встречу? Просто ты ко мне привык, Одиссей, к моей вечной молодости, к неизменчивости моей красоты, но с другими не так: ты со мною забыл, Одиссей, что смертным, особенно женщинам, свойственно быстро стареть.
Или ты просто свихнулся?
…Одиссей, у меня, кроме тебя, никого нет. Только служанки… Семь лет, проведённых с тобой, для меня одно мгновение. Ты хочешь меня обречь на вечность одиночества?
Гермес, посланник Зевса, явил себя на острове нимфы Калипсо.
Нимфа не обрадовалась Гермесу, ничего хорошего его посещение не предвещало.
Гермес передал волю богов (отнюдь не Посейдона, однако), а воля была такова: Одиссей, претерпевший невзгоды, должен быть отпущен.
Нимфа Калипсо попыталась было объяснить Гермесу, что страдания Одиссея все в прошлом, что не будет ему нигде лучше, чем здесь. Разве не она семь лет назад спасла Одиссея, выброшенного волной на скалы? Разве не она выходила его, полюбила? Да и может ли она его отпустить одного – без гребцов, без корабля? Разве остров не принадлежит ему, как и ей самой?
А что Гермес? Он лишь гонец, ничего не решает.
Мог бы Гермес потом так рассказать.
…Было такое, однажды я уже помогал Одиссею, обстоятельства те же: одинокая женщина, ласковый плен. Случилось это лет восемь назад, но не нам, богам, годы считать, могу ошибиться. Вот я бессмертный, выгляжу даже, пожалуй, младше его, а говорят, он мой правнук. Может быть. Не помню. Что-то было у нас с его юной прабабкой… Короче, явился я ему на пути, когда он шёл к чародейке Кирке, а та имела обыкновение всех мужчин превращать в свиней, вот я и дал ему корешок-травку, противоядие. В свинью она его не смогла превратить, но сделала любовником – на год. Быть любовником ослепительно красивой волшебницы все же лучше, чем хрюкать свиньей, не так ли? Везёт ему на таких женщин. Но во всём следует блюсти меру. Нимфа Калипсо счёт годам потеряла. Семь лет любовных утех с Одиссеем – это уже чересчур, воля богов: нимфа Калипсо должна освободить Одиссея. Моё дело простое. Всему свои сроки. Сам-то он сидит на скале, на море смотрит, плачет. Это у него хорошо получается – фигурой страдания сумел разжалобить нас на Олимпе. Признаюсь, несчастье его, думал я, тяжелее. В этот раз я с ним не намерен встречаться. Нимфа отпустит его, про меня вряд ли скажет. Сделает вид, что сама. Ладно, пускай. Их личное дело.
Воля Зевса непреклонна, и Гермес её передал. Надел свои летучие сандалии и был таков. А ты горюй, нимфа Калипсо.
Опечалилась Калипсо, а делать нечего. Знать, глубока тоска Одиссея. Это ж надо так по родине и жене истосковаться, что даже богам захотелось ему помочь!
…Одиссей, ты этого желал, да? Я тебя отпускаю. Построишь плот – обеспечу съестным и попутным ветром. И отправляйся.
Одиссей не поверил. Решил, что тут какой-то подвох. Как это поплыть на утлом плоту одному в открытое море? Уж не смерти
