Гутновича, державшего на своих квартирах целую артель из бывших гимназистов и слушателей.
Артельщики Моисея Гутновича выполняли любые заказы: писали для соискателей, для подававших заметки и объявления в журналы; делали переводы, составляли любые письма, прошения и формы; сочиняли тексты шутливых и особых песен для рестораций и кафешантанов. Не отказывался Гутнович и от вольнолюбских листовок, так как за них тоже платили.
В прихожей его квартир, где трудилась артель, всегда был приколот листок: в нём содержались подробнейшие указания, как следует вести себя, если нагрянут городовые. Главным пунктом значилось: отрицать всякое знакомство с самим Гутновичем. Получать жалованье тоже полагалось особым способом: приходить к Гутновичу по одному и ни в коем случае не называть его по фамилии – на случай, если городовые незаметно подслушивают. Сказать надлежало так, и только так: Привет, Моня, я пришёл за долгом. Тогда Гутнович долго отсчитывал деньги и осторожно выпроваживал артельщика.
Раньше Ляля Гавриловна приходила каждые две недели – получить расчёт за готовые работы и взять новые. Она почти не тратила – только собирала в жестяную коробочку и прятала под половицу.Теперь она вызвалась стать артельщицей на постоянной почве: сидеть в общей квартире за столом и получать не отдельно за каждую работу, а почасовым способом. Это были хорошие деньги, и она сразу мысленно подсчитала, сколько заработает за лето.
В конце дня у Ляли Гавриловны болела спина и в голове стоял лёгкий туман. Но зато она открывала рот, лишь чтобы поздороваться и попрощаться. Иногда у неё даже губы склеивались от многочасового молчанья за столом. Она всегда шла домой пешком, и на это тратилось больше часа, однако ночь всё равно никак не наступала: стоял июнь.
И не было дня, чтобы она не оглядывалась по сторонам: вдруг мимо пройдёт он. Иногда она нарочно шла медленнее или делала ненужный крюк, чтобы задержаться на его улицах.
Про Развалова то и дело печатали: вот литературный обозреватель Метельков поговорил с Разваловым о стихах и его поэтической группе Астарте и теперь делился впечатлениями от беседы, от модной поэзии и от Развалова.
Новейший из сборников основателя Астарте, Змеиная дорога через ночь, напоминает Г-н Метельков, насчитывает тираж в 5000 экземпляров, а изображённого на фронтисписе автора самым неуклонным читателям предстоит разглядеть из-за клубов папиросного дыма и разнообразно спряжённого слова ад.
Первый же сборник стихов Г-на Развалова, изданный в Петербурге, едва ли насчитывал тираж в 1000 экземпляров, хоть и имел на фронтисписе (как явное свидетельство грёз о большем тираже) фотографический портрет своего молодого автора, позирующего подле целого человеческого скелета и, как бы от нечего делать, распластавшего ладонь на тазовой кости бедных останков.
Ничуть не удивительно, пишет Метельков, что современную поэзию называют декадентской. В стихах своих Г-н Развалов то оказывается в аду, то призывает кое-какую отчаянную
