бухту тихую, чтоб спрятать корабли,
И ближе к вечеру, средь скал сплошных, нашли.
Журчал у берега ручей с водой кристально чистой,
Лился из скал и падал в море ниткой серебристой.
И на песке, под шепот волн, заснули итакийцы,
Проснувшись утром, лицезрели дивный остров.
Любой из смертных был не прочь здесь поселиться:
Во глубине его гора, как корабельный остов,
Поросший елями высокими на склонах у вершины.
Белели на уступах, словно снег, стада из диких коз,
Сбегали к морю от подножия горы лугов равнины
С высокой, сочною травой – на корм скоту покос.
Безлюден с виду остров был, но все ж заметен дым
Меж острых скал, и сверху доносилось блеянье овец.
Предпринимать, что либо, глупо с животом пустым,
Охота принесла плоды, и все вкусили пищу, наконец.
До вечера горел костер и итакийцы пировали,
А утром всех собрав, сказал вождь Одиссей:
«Как видно плуга, здесь живущие, не знали,
Не вижу так же я, стоящих в бухте кораблей.
Народ тут стран и не видал чужих краев
И вряд ли будет рад каким-то иноземцам.
Здесь можем встретить диких пастухов,
Не чтящих правила, и дружбы к чужеземцам.
Поэтому останьтесь здесь, ответы на вопросы,
Найду я сам, на корабле вкруг острова отправясь»,
И судно плыло среди скал, над ним отвесные утесы
Свисали грозно, едва за мачту, краем не цепляясь.
Внезапно берег стал полог, к косе песчаной
Пристал корабль, и путники ступили на песок.
Недалеко средь гор зияла раной рваной,
Огромная дыра, и взяв вина и мясо впрок,
И, отведя корабль за ближайшую скалу,
Вступили итакийцы в темную пещеру.
Царь Одиссей воздал хозяину хвалу,
Необходимого гостеприимства меру.
Но не ответил им никто, была пуста
Обитель, и путники вступили за порог.
Очаг такой огромный видно неспроста,
Какой гигант сложить такое смог?
В сплетенных из ветвей высоких закута́х
Нетерпеливо блеяли ягнята и козлята,
На всех свободных у стены местах,
Стояли бочки с сыром, кучей смятой,
В углу лежала груда шкур животных.
Из утвари – лишь чаши три огромных.
Хозяин видно из людей дородных,
И о культуре, знаний весьма скромных.
Товарищи просили в страхе Одиссея
Не медлить более и возвратиться к судну,
Не соглашался Лаэртид, в досаде сожалея,
Что он хозяина не видел и ему так трудно
Уйти, не утолив горящее в нем чувство.
Ведь
