были светло-серые глаза. Самой Эстер это казалось досадным недоразумением – она не единожды ловила себя на мысли, что эти глаза должны принадлежать кому-нибудь другому. Кому-нибудь с сияющими белокурыми локонами и аристократически-бледной кожей.
Ко всем прочим предрассудкам относительно семейства Мак’Тавиш прибавлялся ещё и странный конь, который, по слухам, появлялся из пучины морской и верхом на котором несколько раз видели Эстер. Всерьёз эти «байки» никто не воспринимал, списывая подобные видения на действие алкоголя, но вой, время от времени раскатывавшийся по тихим улицам деревни, заставлял кровь леденеть в жилах. Среди тех, кто не верил в кэлпи, ходили разные теории относительно природы этого завывания – и самая адекватная из них гласила, что это сирена какого-нибудь предприятия («Они здесь в последнее время как грибы растут», – добавляли местные интеллектуалы).
Невзирая на обилие слухов, всё же находились смельчаки, которые решались выяснить природу этого звука. Среди них были и те, кто порывался «отловить зверюгу», чтобы доказать свою правоту, но их всех неизменно ждала неудача – им ни разу так и не посчастливилось даже увидеть Омута, не говоря уже о том, чтобы поймать его.
Кэлпи всегда появлялся в разных местах и в разное время ночи. Он мог не приходить по нескольку месяцев, а бывало, что его вой терроризировал окрестности каждые две-три недели.
И только Эстер и её родители знали, где Омут появится в следующий раз, ведь Кункта всегда посылала записку в маленькой стеклянной бутылочке, привязанной к шее коня – там она писала о следующей встрече и рассказывала о последних новостях.
Эстер никогда не выбрасывала эти записочки, складывая их в шкатулку на прикроватной тумбочке, и нередко сама отправляла старой нойде краткие послания.
Девочка как-то поинтересовалась у Кункты, почему та подарила ей Омута, но старуха лишь буркнула, что не хочет, чтобы девочка отрывалась от реальности, живя в «мире спящих».
И Эстер приходилось проявлять недюжинную осмотрительность, чтобы «не отрываться от реальности» и одновременно оставлять слухи слухами.
Омута она очень любила – кэлпи был её преданнейшим другом. Кункта подарила его Эстер, как только та появилась на свет.
Когда она достаточно подросла для того, чтобы ездить верхом без присмотра, Рэйчил и Тэо начали говорить друг другу, что нужно проявлять больше строгости в воспитании ребёнка, но каждый раз, как Омут появлялся из пены бушующего прибоя, и дочь радостно взбиралась на мокрую буро-зелёную спину коня, они неизменно сдавались.
Тэо подобные поездки расстраивали куда больше, чем Рэйчил – он обеими ногами стоял в мире людей и хотел, чтобы и дочь его была там же.
– Ангелы и нойды – это, конечно, прекрасно, – говорил он, – но не обязательно же быть одной из них.
Однако, чем старше становилась Эстер, тем явственнее делалась её непохожесть на других детей.
Она росла на историях
