я молиться не умею и вряд ли научусь.
Но тогда я впервые увидел, насколько велик мир Дианы. Понял, что он не ограничивается громадой Казенного дома. Узнал, что в этом мире бывают приливы радости и отливы горя – неумолимые, как и положено приливам и отливам бескрайнего океана.
Ночью вернулась лихорадка. Не помню ничего, кроме периодического ужаса: раз в час мне казалось, что препарат стер некоторые воспоминания и я не сумею их восстановить. Я страдал от ощущения невосполнимой утраты; такое бывает во сне, когда тщетно хлопаешь по карманам в поисках пропавшего бумажника, ищешь фамильные часы, драгоценную безделушку, самого себя. Всем телом я ощущал работу марсианского препарата, чувствовал, как он идет в атаку, заключает временное перемирие с моей иммунной системой, готовит клеточные плацдармы и берет в окружение вражеские хромосомы.
Когда я пришел в себя, Дианы уже не было в номере. Чуть раньше она сделала мне укол морфия. Не чуя боли под его защитой, я сполз с кровати, сумел сходить в туалет и перебрался на балкон.
Время ужина. Солнце еще не село, но небо сделалось тускло-синим. В воздухе стоял запах кокосового молока и дизельных выхлопов. На западе застывшей ртутью светилась Дуга.
Я понял, что меня снова тянет на писанину; потребность явилась ко мне, словно отзвук лихорадки. При мне был блокнот, наполовину исчерканный неразборчивыми каракулями. Нужно будет попросить Диану, чтобы купила еще один. Или сразу два. А потом я испещрю их словами.
Якорями, на которых держатся лодчонки памяти; иначе они не переживут урагана.
В Беркширах поговаривают о конце света
После саночной вечеринки я не видел Джейсона несколько лет, хотя связи мы не теряли. В тот год, когда я выпустился из медицинской школы, мы встретились снова – в летнем домике в Беркширах, в двадцати минутах езды от Тэнглвуда.
Я был очень занят: четыре года учебы в колледже, волонтерская работа в местной больнице и подготовка к вступительному тесту в медицинский колледж (которую я начал заранее, за пару лет). Благодаря среднему баллу, результатам теста, пачке рекомендательных писем от научных руководителей и других уважаемых людей (а также щедрости И Ди) я попал в медицинский кампус Университета штата Нью-Йорк в Стоуни-Брук, где провел еще четыре года. Учеба позади, диплом в кармане, но практиковать я смогу лишь после вторичной специализации, а это как минимум еще три года.
Так что я был в числе тех, кто жил по накатанной, словно о конце света еще не объявили. Нас было большинство.
Возможно, все бы изменилось, если бы Судный день предсказали с точностью до часа. Каждый мог бы определиться с линией поведения накануне апокалипсиса – от паники до благочестивого смирения – и проводить человеческую историю в последний путь, вдумчиво рассчитав время и поглядывая на часы.
Но перед нами маячила лишь высокая вероятность тотального уничтожения, ибо Солнечная система быстро становилась
