Великую Смерть, возвращается снова к жизни, что тогда?» Отвечая, Юаньу (Энго) говорит: «Надлежит умереть Великой Смертью, чтобы в этот момент достичь жизни» (с. 9).
Глубоко философские буддистские и особенно дзен-буддистские тексты, аналогичные приведенным выше, обычно трудно поддаются восприятию читателя, воспитанного в системе представлений европейской культуры с ее дуалистическими противопоставлениями, порожденными дискретностью логического мышления. Но все становится совершенно прозрачным, если признать континуальный характер глубинной сущности человеческого существования. Тогда «Великая Смерть» – это просто прекращение дискретного существования, а сознательный переход в континуальное состояние – это порождение новой – «Великой Жизни»38. С этой мыслью можно соглашаться или не соглашаться, но при такой интерпретации ее нельзя не понять.
Понятной становится и та роль, которая приписывается «боязни смерти» отдельными ответвлениями восточных учений: смерть рассматривается как одна из преград, стоящих на пути становления самосознания человека. Согласно некоторым интерпретациям, одной из основных задач медитации является стремление к погашению этого страха [Leslie, 1976]. Здесь можно было бы поставить и такой вопрос – не порождены ли боязнью смерти многие проявления европейской культуры, такие как, скажем, стремление запечатлеть себя в истории, добиваясь власти, проявляя героизм, стремясь к первооткрывательству или как-нибудь иначе… Все глубинные мотивы деятельности оказываются связанными с дискретностью миропонимания. Но обсуждение этих вопросов уже выходит за границы нашей работы.
В этой системе взглядов становится ясной и невозможность дуалистического противопоставления добра злу. Создается впечатление, что древние мыслители Востока были глубоко последовательны – они хорошо понимали, что дискретное логическое мышление неизбежно приводит к парадоксам в самой системе исходных представлений, и попытались построить систему, опирающуюся на континуальность глубинного мышления. Европейская культура с ее склонностью к компромиссам, отчетливо формулируя парадоксы дискретности, продолжала развивать систему дискретно-логического мышления39.
Хочется, конечно, обратить внимание и на то, что в текстах, стоящих у истоков нашей культуры, есть высказывания, снимающие дуалистические противопоставления, например в евангелиях:
…любите врагов ваших… (Мф 5, 44).
Здесь исчезает перегородка, отделяющая христиан от их врагов, но это не отказ от борьбы, ибо сказано было также:
Не думайте, что я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, но меч (Мф 10, 34).
Эти тексты обращены к прямому, внелогическому входу в континуальное мышление, иначе они не могут быть поняты. В западной теологии дискретность основных воззрений утвердилась прочно лишь после того, как Фома Аквинский сплавил христианство
Интересная параллель: известно, что в египетских храмах при одном из посвящений (или в терапевтических целях) адепта погружали в особый вид гипнотического сна, подобный переживанию смерти, при этом могло и не произойти спонтанного возвращения к жизни. Отсюда, возможно, и одна из интерпретаций евангельского эпизода с воскрешением Лазаря [Hempel, 1975].
О компромиссности европейской культуры мы говорили еще и в нашей работе
